Генрих Харрер - Семь лет в Тибете. Моя жизнь при дворе Далай-ламы

Преодолев очень крутой спуск, мы вышли к руслу Опчу, где сделали полуденный привал. Отвесные горные стены возвышались со всех сторон долины, образуя каньон. Никаких поселений здесь не было, и только забытый посох указывал на то, что иногда через эти места проходили люди. С другой стороны долины поднимались стены из крошащихся пород, на которые нам теперь предстояло взобраться. Темнеть начало еще до того, как мы достигли плато, и мы снова разбили холодный бивуак. На протяжении нескольких последних дней в качестве топлива мы использовали только колючие кустики, скудно росшие по склонам. Но здесь не было и их, так что на жалкий костерок пошли несколько с трудом найденных сухих коровьих лепешек.

На следующий день, еще до полудня, мы добрались до первой тибетской деревни под названием Касапулин. Это поселение состояло из шести совершенно заброшенного вида домов, и, когда мы стали стучать, внутри ничего не шелохнулось.

Потом мы обнаружили, что все жители прилежно трудятся на окрестных полях, засевают их ячменем. Согнувшись в три погибели, они быстро, как машины, клали в землю зернышко за зернышком. Вид этих людей вызвал в нас чувства, подобные тем, что должен был испытывать Христофор Колумб, впервые встретив американских туземцев. Как они нас примут? Дружелюбно или враждебно? Впрочем, поначалу они вовсе нас не замечали. До нас не доносилось никаких звуков, кроме криков похожей на ведьму старухи. Но и их причиной были не мы, а бессчетные дикие голуби, готовые наброситься на только что засеянную землю. До самого вечера местные жители не удостоили нас и взглядом. Так что в конце концов мы встали лагерем неподалеку от одного из домов и, как только с наступлением темноты люди начали возвращаться с полей, предприняли попытки вступить с ними в торговые отношения. Мы предложили им деньги и хотели получить в обмен одну из их овец или коз. Но местные жители держались очень настороженно и не желали ничего нам продавать. Так как в Тибете не существует пограничных застав, здесь с детства привыкли сторониться чужаков, а что-либо продавать иноземцам запрещено под страхом сурового наказания. Поэтому нам не оставалось ничего другого, как припугнуть их, иначе бы нам пришлось голодать. Мы пригрозили, что отберем животное силой, не заплатив, если они нам добровольно ничего не продадут. И так как выглядели мы все четверо довольно крепкими, в итоге это сработало. Уже совершенно стемнело, когда они наконец согласились отдать нам за неслыханную сумму старого козла, которого еще надо было пригнать. Хотя было понятно, что нас надули, мы ничего не сказали, стремясь установить насколько возможно дружеские отношения с местными жителями.

Нашего «золотого» козла мы зарезали в каком-то хлеву и уже после полуночи, голодные как волки, смогли отведать полусырого мяса.

Следующий день мы посвятили отдыху и более внимательному осмотру домов. Они были построены из камня, с плоскими крышами, на них было разложено и сушилось то, что здесь использовали в качестве топлива. Жившие в этих краях тибетцы были совсем не похожи на обитателей внутренней части страны, с которыми мы познакомились позже. Торговля с Индией и регулярно проходящие здесь караваны совершенно испортили их. Они грязны и смуглы, их узкие глазки беспокойно бегают. Веселости, которой славится этот народ, у этих людей нет и в помине. Все дела они исполняют нехотя. В этих краях они поселились только потому, что в сезон прохода караванов на продаже продуктов сельского хозяйства здесь можно выручить хорошие деньги. А еще эти шесть домов у границы, как выяснилось позже, были чуть ли не единственной деревней без монастыря.

На следующее утро мы без помех покинули это негостеприимное место. Нам удалось отдохнуть, и теперь Копп, в полной мере наделенный берлинским остроумием, то и дело смешил нас.

Дорога шла по полям вверх, через небольшую долину. При подъеме на следующее плато груз все сильнее давил нам на плечи. Так наши тела отзывались на разочарования, которыми до сих пор щедро одаривал нас край, о котором мы столь долго грезили. Эту ночь нам пришлось провести в неприветливом овраге, который едва мог защитить нас от ураганного ветра.

Еще в самом начале нашего совместного путешествия мы распределили между собой обязанности. Ведь даже принести воды, развести костер и приготовить чай в таком холоде – задачи не из легких. Каждый вечер мы опустошали рюкзаки, чтобы ночью прятать в них ноги. И вот когда в тот вечер я вытряхивал свой рюкзак, раздался небольшой взрыв: мои спички загорелись от трения друг о друга, что недвусмысленно указывало на то, что нас уже овевал сухой воздух Тибетского нагорья.

Заброшенные пещерные монастыри

Пейзаж, характерный для Тибетского нагорья: покрытые снегом вершины гор, деревня из нескольких домов, построенных из дерна и глины, на крышах везде молитвенные флаги

Паломники на пути в Лхасу. Многие измеряют путь длиной собственного тела. Палочки благовоний и мешок с цампой – весь их «багаж»

На рассвете мы смогли как следует осмотреться. Теперь стало понятно, что ночевали мы не в овраге, а в рукотворной яме: углубление было правильной круглой формы и с отвесными стенками. Видимо, изначально оно использовалось для ловли зверей. За нами лежали Гималаи с правильной заснеженной пирамидой Камета, перед нами – все еще гористая, изборожденная морщинами местность. Мы спустились по лессовому склону и около полудня пришли к деревне Душан. Снова всего несколько домов, столь же негостеприимные жители, как и в первой деревне. Ни за деньги, ни за добрые слова нам ничего не удалось там получить. Тщетно Петер Ауфшнайтер пытался применить познания, накопленные за годы изучения местного языка, тщетно мы пытались объясниться жестами.

Зато в этом месте мы впервые увидели настоящий тибетский монастырь. С лессовых стен на нас глядели темные дыры, а на вершине холма виднелись развалины огромного здания. Видимо, когда-то здесь жили сотни монахов, а теперь в одной из построек, сохранившейся с прежних времен, ютились несколько богомольцев, которых мы, правда, так и не увидели. На террасе перед монастырем рядами стояли выкрашенные красной краской могильные памятники.

Расстроенные, мы ушли к себе в палатку, которая стала для нас словно бы маленьким родным домом в этом интересном, но почему-то враждебном мире.