Роберто Савьяно - Ноль ноль ноль

Кики делал так, что наркотики можно было провезти куда угодно, и клан Крестного Отца охотно платил ему. Казалось, он мог купить всех, незаметно протащить все что угодно через границу Штатов. Именно благодаря этому безграничному доверию, которое он со временем заработал, с Кики начали говорить о том, о чем не говорили ни с кем. Речь шла о Буфало. После того как очередной грузовик, набитый колумбийским кокаином и мексиканской травой, был доставлен в США, Кики отвезли в Чиуауа [12] Один из пограничных штатов на севере Мексики. . Он много раз слышал о Буфало, но не знал, что это – имя, шифр, какая-то операция, прозвище? Буфало был не боссом всех боссов и не священным и почитаемым животным [13] Словом bufalo в испанском обозначается буйвол и бизон. , хотя, когда речь касалась этого предмета, о нем говорили с уважением, волнением и таинственным видом. Ничего подобного, даже близко. Буфало – одна из самых крупных плантаций марихуаны в мире. Более 1300 акров земли и где-то около десяти тысяч крестьян. Все акции протеста в мире, от Нью-Йорка до Афин, от Рима до Лос-Анджелеса, всегда были связаны с употреблением марихуаны. Праздники без косяка? Митинги без косяка? Да быть такого не может. Трава, символ легкого кайфа, приятного отдыха в компании, тусовок и дружбы. Вся или почти вся трава, которую курили американцы, вся, что продавали и употребляли в римских и парижских университетах, вся трава шведских митингов и немецких пикетов, вся трава для вечеринок поставлялась из Буфало: она росла там, а потом мафии половины земного шара распродавали ее. Кики должен был провести новую партию грузовиков, наполненных сокровищами Буфало. И он согласился.

Утром 6 ноября 1984 года четыреста пятьдесят мексиканских солдат вторглись на территорию Буфало. Военные спускались с вертолетов и вырывали растения с корнем, изымали уже собранную марихуану – целые тюки травы, готовой к сушке и измельчению. Вместе с тысячами тонн конфискованной и сожженной травы обратились в дым восемь миллиардов долларов. Буфало и все, что выращивалось там, находились под контролем клана Рафаэля Каро Кинтеро. Плантация существовала под защитой полиции и вооруженных сил; она была огромной и служила основным экономическим ресурсом всего края. Все имели с нее доход. Каро Кинтеро поверить не мог, что при всех расходах, которые он понес, чтобы отладить ход коррупционной машины, чтобы подкупить и армию, и полицию, от его внимания могла ускользнуть военная операция такого масштаба. Ведь даже военные самолеты, поднимавшиеся в воздух над плантацией, сначала предупреждали об этом и просили у него разрешения. Никто не мог понять, что произошло. На мексиканцев, должно быть, надавили американцы. Очевидно, в дело вмешалось УБН, Управление по борьбе с наркотиками США.

Каро Кинтеро и Крестный Отец забеспокоились. Между ними были очень доверительные отношения, ведь именно они основали организацию, монополизировавшую весь оборот наркотиков в Мексике. Они приказали своим людям проверить всех, кому они когда-либо платили. Потому что о случившемся они должны были узнать заранее. Обычно их предупреждали о намечавшихся рейдах, и они сами делали так, чтобы полиция нашла небольшую партию наркотиков. Хорошенькую партию, если полицейский, которому поручался рейд, заявлялся вместе с телекамерами новостных каналов или должен был продвинуться по службе. Или партию поменьше, если он не был своим человеком. Кики поговорил со всеми, поговорил с Доном Нето, с доверенными лицами Крестного Отца, на всех парах понесся в Гвадалахару, где собирались главы картелей. Он хотел прощупать почву, понять, какими могут быть следующие действия верхушки. Как-то он отправился на встречу с Микой, своей женой; они иногда обедали вместе, но только если Кики был спокоен и несильно загружен работой. Они должны были встретиться вдали от полицейского участка, в одном из самых красивых кварталов Гвадалахары.

Кики вышел из кабинета, оставил значок и пистолет в шкафчике и оказался на улице. Он подошел к своему пикапу, и тут пятеро мужчин – трое спереди, перед капотом машины, двое сзади, рядом с багажником, – наставили на него пистолеты. Кики поднял руки и попытался найти знакомые лица среди тех, кто угрожал ему. Он, должно быть, пытался понять, кто это: какие-то киллеры, которых он знал, или же их направил босс, которому он в прошлом не угодил или сделал одолжение. Очевидно, в таком положении – руки за голову – его посадили в бежевый “фольксваген атлантик”. Жена все ждала его, а не дождавшись, позвонила в участок. Кики привезли на улицу Лопе де Вега. Он отлично знал это двухэтажное здание с верандой и теннисным кортом. То был один из домов, что принадлежали людям Крестного Отца. Его раскрыли. Потому что Кики не был очередным мексиканским полицейским, кормящимся за счет картелей. Он не был купленным с потрохами крайне ушлым легавым, который стал для Крестного Отца своим человеком, “алхимиком”. Кики был агентом Управления по борьбе с наркотиками США.

Его настоящее имя было Энрике Камарена Саласар. Американец мексиканского происхождения, он поступил на службу в УБН в 1974 году. Он начинал работать в Калифорнии, а потом его перевели в гвадалахарское отделение. Четыре года он распутывал сеть самых крупных наркоторговцев страны. Он начал подумывать о том, чтобы проникнуть внутрь этой системы, так как полицейские операции приводили лишь к аресту кампесинос, то есть крестьян, а также пушеров, водителей, киллеров, в то время как проблема была не в них. Он хотел перейти на новый уровень, выйти за рамки всех этих массовых арестов, крайне впечатляющих числом, но совершенно ничтожных по своему значению. В 1974–1976 годах, когда мексиканское правительство и УБН создали совместную оперативную группу для борьбы с производством опиума в горах Синалоа, было проведено четыре тысячи арестов, но их жертвами стали простые крестьяне и перевозчики. Кики пытался как можно глубже проникнуть в наркобизнес так называемого “Золотого треугольника”, то есть всей территории между штатами Синалоа, Дуранго и Чиуауа, где в огромных количествах выращивалась марихуана и производился опиум. Мать Кики волновалась за него и была против этого предприятия; она не хотела, чтобы ее сын в одиночку пошел против королей мирового наркобизнеса. Но Кики просто сказал ей: “Даже если я такой один, от меня что-то зависит”. Такова была его философия. И это было так. Кики предали. Очень немногие знали об операции, но среди этих немногих кто-то заговорил. Похитившие Кики привели его в комнату и начали пытать. Нужно было устроить показательное выступление. Чтобы никто никогда не смог забыть, как был наказан за предательство Кики Камарена. Они включили магнитофон и записали все, потому что хотели показать Крестному Отцу: мы сделали невозможное для того, чтобы Кики сказал все, что знал. Потому что они хотели, чтобы любое сказанное им слово, пока они его бьют и пытают, любое признание, даже самое незначительное, было записано. В такой момент все может пригодиться. Они хотели знать, о чем Кики уже доложил и кто еще состоял в его команде двойных агентов. Для начала они надавали ему пощечин и ударили кулаком в кадык, чтобы он стал задыхаться. Пока он сидел связанным с повязкой на глазах, ему сломали нос и разбили надбровные дуги. Потом Кики потерял сознание, и его мучители позвали врача. Его привели в чувство ледяной водой и смыли с лица кровь. Он плакал от боли. Но не отвечал. Его спрашивали, как Управлению удалось получить информацию, кто ее передавал. Они хотели знать имена других. Но других не было. Ему не верили. Они обвязали ему яички проводами и пустили ток. На ленте с записью слышны крики и шум от падения. Его тело как будто подбрасывало в воздух от ударов током. Он был привязан к стулу за руки и за ноги, и потом один из пытавших Кики приставил к его голове винт – и начал вкручивать его. Винт входил в череп, разрывая ткани и ломая кость, вызывая дикую пронизывающую боль. Кики только повторял: “Не трогайте мою семью. Прошу вас, не делайте им ничего плохого”. Боль от каждой пощечины, от каждого выбитого зуба, от каждого удара током становилась все более невыносимой при мысли, что нечто подобное могло произойти с Микой, Энрике, Даниэлем и Эриком. С его женой и детьми. На записи он чаще всего повторяет именно это. У тебя могут быть какие угодно отношения с семьей, но когда ты понимаешь, что они могут заплатить за то, в чем виноват ты, боль становится нестерпимой, как нестерпима мысль, что кто-то другой испытает такую же боль по твоей вине, из-за выбора, который сделал ты сам.