Билл Брайсон - Беспокойное лето 1927

Трудно было решить, как относиться к такой фигуре. С одной стороны, Пинедо, как несомненно одаренный летчик, был достоин торжественных встреч. С другой стороны, он был представителем государства с сомнительным политическим строем; тот факт, что им восхищались многочисленные итальянские эмигранты, можно было счесть угрозой американскому образу жизни. А в то время, когда американские летчики терпели одно поражение за другим, продолжительный и победоносный тур Пинедо по всей стране воспринимался почти как оскорбление.

Из Нового Орлеана Пинедо направился в Калифорнию, останавливаясь по дороге в Галвестоне, Сан-Антонио, Хот-Спрингсе и других городах для заправки, для встречи с небольшими группами поддержки и с более многочисленными группами простых зевак. 6 апреля, по пути к Сан-Диего, он приземлился у водохранилища под названием «Озеро Рузвельта» к западу от Финикса в Аризоне. Даже в таком, казалось бы, пустынном месте собралась толпа. Пока собравшиеся наблюдали за тем, как обслуживают самолет, один молодой человек по имени Джон Томасон зажег сигарету и небрежно бросил спичку в воду. Растекшиеся по водной поверхности масло и бензин тут же вспыхнули, и раздался оглушительный взрыв. За несколько секунд любимый самолет Пинедо охватило пламя, а рабочие, спасая свои жизни, попрыгали в воду.

Сам Пинедо в это время завтракал в прибрежной гостинице и, скорее всего, видел из окна, как с того места, где стоял его горячо любимый самолет, поднимаются клубы дыма. Самолет был полностью уничтожен, за исключением двигателя, который опустился на дно в шестидесяти футах от поверхности. Итальянская пресса, и без того чрезмерно критически настроенная к антифашистскому движению в США, разразилась гневными обвинениями в саботаже. «Гнусное преступление против фашизма», – кричали заголовки одних газет. «Отвратительная выходка антифашистов», – вторили им другие. Посол США в Италии, Генри П. Флетчер, только ухудшил ситуацию, отправив Муссолини письмо с извинениями, в котором назвал пожар «криминальным актом, совершенным по неосмотрительности», и пообещал «разыскать и жестоко наказать виновных». Римские корреспонденты «Тайм» на протяжении многих дней докладывали, что единственной темой разговоров итальянцев была катастрофа, случившаяся с «их героем, их сверхчеловеком, их полубогом Пинедо». В конечном счете стороны постепенно успокоились, но подозрения остались, и с тех пор Пинедо, членов его экипажа и все его вещи строго охраняли угрожающего вида молодчики в фашистской униформе со стилетами и дубинками.

Пока помощники Пинедо поднимали двигатель со дна озера, он направился на восток, в Нью-Йорк, куда должны были доставить новый самолет из Италии. Его пообещал прислать сам Муссолини.

Тогда Пинедо еще не знал, что это только начало неприятностей на земле и в воздухе, которые ожидают его в дальнейшем.

Внимание публики перенеслось в Париж, где утром 8 мая из административного здания аэродрома Ле-Бурже под рукоплескания собравшихся вышли двое мужчин средних лет в мешковатой летной форме. Это были капитан Шарль Нунжессер и капитан Франсуа Коли, чувствовавшие себя слегка неловко под взглядами зрителей. Их странные одеяния, делавшие их похожими на закутанных детей зимой, были призваны спасти их от холода, поскольку им предстояло пролететь в открытой кабине около 3600 миль.

Многие из зрителей провели на аэродроме всю ночь. Газета «Нью-Йорк таймс» сравнивала это мероприятие с вечеринкой под открытым небом. Среди присутствовавших были товарищ Нунжессера, боксер Жорж Карпантье, и певец Морис Шевалье со своей любовницей, известной певицей и актрисой Мистенгетт.

Нунжессер и Коли были из тех ветеранов войны, что обычно посещают различные вечеринки и хвастаются тем, как смело они встречали опасность. Но на этот раз повод привлечь к себе внимание был совсем иным. Сорокашестилетнему Коли и в самом деле было чем похвастаться – немногие авиаторы дожили до его возраста, не говоря уже о том, чтобы по-прежнему летать. Но его доблесть не шла ни в какое сравнение с удивительной способностью Нунжессера навлекать на себя многочисленные ранения и травмы. Никто на войне не получал столько ран или, по крайней мере, так быстро не вставал в строй после них. После войны он даже перечислял их на своей визитной карточке: шесть переломов челюсти (четыре верхней, два нижней); переломы черепа и неба; пулевые ранения рта и уха; вывихи запястья, ключицы, лодыжки и коленей; потери зубов; осколки шрапнелей в верхней части туловища; контузии; множественные переломы ног и другие повреждения, «слишком многочисленные, чтобы их упоминать». Однажды он получил серьезные повреждения в автомобильной аварии, в которой погиб его спутник. Порой его затаскивали, полуживого, в кабину пилота, после чего он успешно взлетал. При этом он сбил сорок четыре самолета (хотя сам утверждал, что их было гораздо больше), и в этом среди французских авиаторов его опередил один лишь Рене Фонк. Медалей он получил столько, что они звенели, когда он облачался в парадный мундир. Разумеется, в своей визитке он тоже их перечислял.

Как и в случае с другими пилотами, окончание войны застало Нунжессера, в каком-то смысле, врасплох. Некоторое время он работал пастухом-гаучо в Аргентине, демонстрировал трюки в США вместе со своим другом маркизом де Шареттом и даже стал звездой фильма «Небесный рейдер», съемки которого проходили на том самом аэродроме имени Рузвельта в Нью-Йорке, на котором сейчас шла подготовка к гонке за приз Ортейга.

Природное очарование и грудь в медалях всегда делали Нунжессера привлекательным в глазах женщин, но весной 1923 года после бурного романа он обручился с юной девятнадцатилетней нью-йоркской светской львицей Консуэло Хэтмейкер. Мать Консуэло, в девичестве Нелли Сэндс, сама была дамой не промах, сменившей трех мужей, в том числе и мистера Хэтмейкера, с которым развелась в 1921 году. Этот грубоватый, но в целом добродушный джентльмен был резко настроен против брака своей дочери с капитаном Нунжессером, которого – не без оснований, если на то поглядеть, – называл никчемным оборванцем и пройдохой, непригодным ни на что, кроме войны, да еще и французом. Но бывшая супруга мистера Хэтмейкера, напротив, всячески поддерживала будущий брак и даже заявила, что также собирается выйти замуж – за своего последнего избранника капитана Уильяма Уотерса, некоего американца, не оставившего о себе никаких следов в истории, за исключением тех случаев, когда женился на миссис Хэтмейкер и когда развелся с ней несколько лет спустя. Мать и дочь устроили совместную церемонию бракосочетания в бретонском городке Динар, неподалеку от того места, где Шарлю Нунжессеру предстояло бросить последний взгляд на свою родину весной 1927 года.