Нассим Николас Талеб - Рискуя собственной шкурой. Скрытая асимметрия повседневной жизни

Но если вы собрались с силами и, сделав невероятный рывок, подняли машину, чтобы спасти ребенка, эта сила останется с вами и после происшествия. В отличие от наркомана, теряющего изобретательность, вы сохраните все, что наработали, когда сконцентрировались в условиях риска. Вы можете утратить остроту восприятия, но того, чему вы научились, никто у вас не отнимет. Для меня это основная причина воевать с традиционной системой образования, созданной ботанами для ботанов. Многие дети научились бы любить математику, если бы это было важно, – и, что важнее, научились бы инстинктивно чуять злоупотребление математикой.

Есть два способа уберечь граждан от крупных хищников, скажем, больших могущественных корпораций. Первый – ввести регуляции. Они ограничат свободу индивида, мало того, они выпустят на свободу новых хищников – на этот раз в виде государства, его агентов и их присных. Хуже того, те, у кого есть хороший юрист, обойдут регуляции (или, как мы увидим, объявят во всеуслышание, что нанимают бывших регуляторов и щедро им платят; тем самым нынешние власти получат сигнал о потенциальных взятках). И конечно, однажды введенные регуляции никто не отменит: даже если они окажутся абсурдными, политики сложат руки под давлением тех, кому регуляции выгодны. Так как регуляции склонны накапливаться, вскоре мы запутаемся в паутине правил, которые душат бизнес. И жизнь, кстати, тоже.

Ибо всегда найдутся паразиты, которые на регуляциях наживаются, и всегда будут ситуации, в которых бизнесмен использует власти, чтобы получить прибыль, часто путем защитных регуляций и франшиз. Этот механизм называется «регуляторный захват», и он сводит на нет саму цель регуляций.

Другое решение – поставить в сделках свою шкуру на кон в форме правовой ответственности, а также возможности подать иск. Англосаксонский мир традиционно склонялся к законотворчеству, не к регуляциям: если ты мне навредишь, я тебя засужу . Результат – сложное, гибкое и сбалансированное прецедентное право, создававшееся снизу вверх, методом проб и ошибок. Взаимодействуя, люди почти всегда предпочитают договариваться (как предписывается контрактом) на одной из площадок Содружества (бывших территорий под властью Великобритании): в Гонконге или Сингапуре в Азии, в Лондоне или Нью-Йорке на Западе. Прецедентное право отдает первенство духу, в то время как регуляции, будучи жесткими, – это буква.

Если большая корпорация загрязняет среду в вашем районе, вы вместе с соседями можете забросать ее исками. Алчные юристы сделают за вас бумажную работу. Враги корпораций с радостью вам помогут. А потенциальные издержки мирового соглашения будут такими, что корпорация подожмет хвост.

Это не значит, что регулирование надо запретить. Некоторые системные эффекты требуют регуляции (скажем, скрытые хвостовые риски уничтожения окружающей среды, проявляющиеся слишком поздно). Если подать в суд невозможно – регулируй! [18] Ральф Нейдер, которому я посвящаю эту книгу, – это Ральф Нейдер, который помог создать правовой механизм защиты потребителей и граждан от хищников; и в меньшей степени Ральф Нейдер, время от времени призывающий к регуляциям.

Даже если бы регуляции давали обществу скромный плюс, я бы все равно предпочел оставаться как можно более свободным, брать на себя гражданскую ответственность, покоряться судьбе и подвергаться наказанию, причини я кому-то вред. Подобный подход называется деонтическим либертарианством («деонтический» значит «обусловленный долженствованием»). Регуляции крадут свободу. Некоторые из нас считают, что свобода – первое и важнейшее благо. Это включает и свободу совершать ошибки (которые вредят только вам); такая свобода священна, и ее нельзя обменивать на экономическую и любую иную выгоду.

Наконец, ключевое: шкура на кону доказывает, что у вас есть честь как экзистенциальное обязательство; принятие риска (определенного класса рисков) отличает человека от машины, а также (тут кое-кто меня возненавидит) распределяет по ранжиру людей.

Если ваше мнение не связано с принятием риска, вы ничто.

Я не устану повторять, что у меня нет других определений успеха, кроме одного: успех – это благородная и честная жизнь. Мы упоминали о том, что отправлять на смерть других вместо себя – бесчестно.

Честь подразумевает, что есть нечто, чего вы не станете делать ни при каких условиях, независимо от материальных выгод. Честь не принимает сделки доктора Фауста, она не продаст тело за 500 долларов; следовательно, она не продаст его ни за миллион, ни за миллиард, ни за триллион. И это не просто дань via negativa; честь – это когда есть нечто, что вы сделаете в любых условиях, невзирая на последствия. Вспомним о дуэлях, которые лишили нас великого русского поэта Пушкина, французского математика Галуа и, конечно же, многих других, очень молодых (если говорить о Галуа, так и совсем юных): эти люди подверглись существенному риску умереть, чтобы избежать позора. Выбрать жизнь труса они не могли, и смерть была неизмеримо более приемлемой, даже если ты, как Галуа, еще подростком придумал новую и весьма важную ветвь математики [19] Довод в пользу дуэлей: они предотвращают конфликты с участием большего числа людей, то есть войны, сводя проблему к тем, кто непосредственно ставит свою шкуру на кон. . Спартанская мать говорила уходившему на войну сыну: «С ним или на нем», – то есть вернуться он мог либо со щитом, либо как мертвец (по обычаю спартанцы несли тела на щитах); только трусы, убегая, бросали тяжелые щиты.

Если вам нужен пример того, как современность частично разрушила фундамент наших ценностей, сравните непоколебимость дуэлянтов с современными увертками: люди, которые, например, работают на отвратительные лобби (представляют интересы Саудовской Аравии в Вашингтоне) или сознательно играют в обычные безнравственные ученые игры, примиряются с собой, говоря что-то вроде «мои дети учатся в колледже, за него надо платить». Те, кто не может похвастать моральной независимостью, приноравливают этику к профессии (с минимальными усилиями) вместо того, чтобы найти профессию, которая подходит к их этике.

У чести есть еще одно измерение: человек не только ставит шкуру на кон, чтобы рисковать за других, – он еще и ставит шкуру на кон в чужой игре; жертвует чем-то важным ради коллектива.

Впрочем, есть занятия, позволяющие испытывать гордость и беречь честь без полномасштабного самопожертвования: ремесленничество.

Все то, что вы делаете, чтобы оптимизировать свою работу, схалтурить или выжать из нее (и собственной жизни) больше «эффективности», в конце концов вас от нее отвратит.