Уолтер Айзексон - Леонардо да Винчи

Вся эта история – детство, проведенное с двумя матерями, частое отсутствие отца и воображаемое оральное общение с бьющимся хвостом – великолепная пища для психоаналитиков. На нее и в самом деле клюнули – и не кто иной, как Зигмунд Фрейд собственной персоной. В 1910 году Фрейд положил эпизод с коршуном в основу своего короткого очерка “Воспоминания Леонардо да Винчи о раннем детстве” 21 .

Фрейд споткнулся уже в самом начале: в руки ему попал плохой немецкий перевод, где птица была ошибочно названа грифом, а не коршуном. Отклонившись от основной темы, Фрейд пустился в длинные рассуждения о том, почему гриф в Древнем Египте считался символом материнства, и даже полез в этимологические дебри, пытаясь установить связь между словами “гриф” и “мать”. Все это, разумеется, было совершенно несущественно и, как признал позднее сам Фрейд, только сбивало читателя с толку 22 . Если же оставить в стороне путаницу с названиями птиц, то суть анализа сводилась к следующему: слово “хвост” во многих языках, включая итальянский (coda) , является эвфемизмом для обозначения мужского полового члена, а значит, детское воспоминание Леонардо имеет прямое отношение к его гомосексуальности. “Представление, заключающееся в фантазии, что коршун открыл рот ребенку и хвостом там усиленно работал, соответствует представлению о fellatio ”, – пишет Фрейд [4] Цитата в переводе Р. Додельцева. . Подавленные желания Леонардо, рассуждал он, находили себе выход в лихорадочной творческой деятельности, однако он оставлял многие работы незаконченными, потому что его что-то сковывало.

Такие толкования подверглись убийственной критике (особую известность получили доводы искусствоведа Мейера Шапиро 23 ). Действительно, они – во всяком случае, на мой взгляд, – рассказывают куда больше о самом Фрейде, чем о Леонардо. Биографам не стоит подвергать психоанализу личности людей, живших за пятьсот лет до них. Возможно, в полувидении-полувоспоминании Леонардо просто отразился интерес к полету птиц, не оставлявший его всю жизнь, и именно в связи с полетом он рассказал тот эпизод. И вовсе не нужно быть Фрейдом, чтобы догадаться, что сексуальные порывы часто сублимируются в честолюбие и в иные страстные увлечения. Леонардо и сам отмечал это. “Умственная страсть прогоняет чувственность”, – записал он в одном из своих блокнотов 24 .

Гораздо больше света на склад характера и интересы Леонардо проливает другое записанное им воспоминание – об одной пешей прогулке в окрестностях Флоренции. Он рассказывает, как случайно набрел на темную пещеру и задумался, стоит ли входить в нее. “Блуждая среди темных скал, я подошел ко входу в большую пещеру. На мгновение я остановился перед ней пораженный, – рассказывал он. – Я наклонился вперед, чтобы разглядеть, что происходит там в глубине, но великая темнота мешала мне. Так пробыл я некоторое время. Внезапно во мне пробудилось два чувства: страх и желание; страх перед грозной и темной пещерой, желание увидеть, нет ли чего-то чудесного в ее глубине” 25 .

Желание перевесило. Неудержимое любопытство Леонардо восторжествовало, и он вошел в пещеру. И там, в стене, он обнаружил окаменелого кита. “О, могущественное и некогда одушевленное орудие искусной природы, – писал он, – тебе недостаточно больше твоих сил” 26 . Некоторые ученые полагали, будто он описал воображаемую прогулку или даже переиначил какие-то стихи Сенеки. Но страница его блокнота, где записано это воспоминание, и соседние листы испещрены зарисовками множества слоев окаменелых раковин. К тому же в Тоскане действительно часто находили окаменелые кости китов 27 .

Древний кит навеял мрачные образы, которые глубоко засели в памяти и преследовали его до конца жизни: это было видение апокалиптического потопа. На оборотной стороне листа он подробно описал яростную мощь, какой некогда обладал давно умерший кит: “Ты быстрым трепетом крыл и раздвоенным хвостом, разя перунами, рождал в море внезапную бурю, с великими крушениями и потоплением кораблей”. Затем он настроился на философский лад: “О время, скорый истребитель сотворенных вещей, сколько королей, сколько народов ты уничтожило и сколько перемен государств и различных событий воспоследовало с тех пор, как чудесная форма этой рыбы здесь умерла в пещерных и извилистых недрах”.

Теперь уже Леонардо испытывал совсем иные страхи, чем просто страх перед опасностями, быть может, таящимися внутри пещеры. Его охватил экзистенциальный ужас перед разрушительной мощью природы. Он быстро водил серебряной иглой по тонированной красноватой бумаге, описывая апокалиптическую картину, которая начинается с воды и заканчивается огнем. “Реки лишатся своих вод, и земля перестанет рождать растительность; поля более не будет украшать колыхание пшеницы; все животные, не находя более зеленой травы на пастбище, погибнут, – писал он. – Так плодородную и плодоносную землю поглотит огненная стихия; а затем ее поверхность будет выжжена и испепелена, и всей земной природе придет конец” 28 .

Темная пещера, куда Леонардо заставило войти любопытство, наградила его и научными открытиями, и причудливыми фантазиями, которые с тех пор всегда переплетались между собой. Он выдерживал бури (и самые настоящие, и психологические) и проникал в темные тайники земли и души. Но интерес к природе всегда побуждал его узнавать все больше и больше. И любование чудесами природы, и мрачные предсказания находили выражение в его искусстве, начиная с изображения святого Иеронима, страдальчески скорчившегося у входа в пещеру, и заканчивая рисунками и словесными описаниями апокалиптического потопа.

До двенадцати лет Леонардо жил в Винчи, и, несмотря на то что у него была большая и разветвленная семья, жизнь эта была вполне оседлая и спокойная. Он жил чаще всего вместе с дедом и бабкой, а также с праздным дядей Франческо в родовом доме в центре Винчи. Согласно сохранившимся записям, его отец и мачеха тоже жили там, когда Леонардо было пять лет, но потом перебрались во Флоренцию. Мать Леонардо и ее муж вместе с рождавшимися у них детьми, а также вместе с родителями Аккаттабриги и семьей его брата жили на ферме неподалеку от городка.

Но в 1464 году этот мир рассыпался. Мачеха Леонардо Альбиера умерла родами, унеся на тот свет так и не родившегося первенца. И дед Леонардо Антонио, глава семьи да Винчи, незадолго до этого умер. И вот, когда Леонардо приблизился к тому возрасту, когда пора было выбирать себе какое-то ремесло, его овдовевший отец, вероятно, живший один, забрал его с собой во Флоренцию 1 .