Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Мировые банкиры. 1849—1999

Во Франции Джеймсу пришлось довольствоваться четырьмя крупными новыми конкурентами, появившимися в тот период: «Индустриальный и коммерческий кредит» (Crédit industriel et commercial), основанный в 1859 г., «Общество депозитов и счетов» (Société de dépôts et comptes courants) (1863), «Сосьете женераль» (1864) и «Лионский кредит» (Crédit Lyonnais), который открыл парижский филиал в 1865 г. Более того, не всех их можно считать конкурентами в строгом смысле слова. Так, «Сосьете женераль» был основан группой, в которую входили Талабо, Бартолони и Делахант, уже связанные с Ротшильдами в различных железнодорожных компаниях, и новый банк часто действовал совместно с Ротшильдами. Отношения с «Лионским кредитом» также носили теплый характер. Более того, новые банки представляли более серьезную угрозу для «Креди мобилье», который и сам все больше действовал как депозитный банк после ограниченного успеха своих честолюбивых инвестиционных проектов 1850-х гг. [50]Тем не менее само их существование способствовало расширению оснований французских финансов, что могло лишь относительно уменьшить влияние Ротшильда в Париже. Джеймс предпочел не участвовать напрямую в «Сосьете женераль», хотя его недвусмысленно приглашали «встать во главе» этого учреждения; очевидно, после «Реюньон финансьер» он передумал учреждать собственный акционерный банк в Париже. И в Австрии возникали новые акционерные предприятия, составившие конкуренцию «Кредитанштальту» Ротшильдов. В 1863 г., когда Джеймсу и Ансельму предложили учредить в Вене австрийский вариант «Креди фонсье», они отказались. Их отказ открыл путь бельгийскому финансисту Ланграну-Дюмонсо, желавшему создать международную сеть ипотечных банков и других учреждений. Будучи католиком, он открыто противопоставлял себя иудеям Ротшильдам.

Все это предоставляло воюющим сторонам более широкий выбор, чем в прошлом: если Ротшильды отказывались предоставить им требуемые средства, они обращались к другим. Поэтому Ротшильды больше не могли рассчитывать на возможность применить вето к воинственным политикам (если такая возможность вообще когда-либо существовала). И хотя отдельные страны проигрывали войны из-за недостатка средств, но это не мешало их правительствам развязывать войны. Если и есть экономическое объяснение поражениям Австрии, Конфедерации и Франции, одно из них заключается в том, что они были меньше способны эксплуатировать новые источники финансирования, чем Пьемонт, Северные штаты и Пруссия; точнее, финансовые рынки испытывали меньше желания предоставлять им займы. В ту эпоху растущая интеграция международной денежной системы наделила банкиров в целом беспрецедентной властью, хотя ни один отдельно взятый банк и не мог похвастать таким же влиянием, каким пользовались Ротшильды до 1848 г. Сочетание свободной торговли и развития биметаллизма как международной денежной системы сокращало свободу маневра для политиков; небольшие просчеты – как дипломатические, так и финансовые – могли привести к быстрому наказанию со стороны инвесторов. Очевиднее всего такое наказание выражалось, конечно, в падении цен на государственные облигации или падении спроса на ту или иную валюту. Конвертируемость валют подвергалась своеобразному экзамену. Таблица 3 в иллюстрирует серьезность кризиса 1858–1859 гг. для австрийских облигаций по сравнению с облигациями Великобритании и Франции. То, что облигации одной из великих держав способны были в результате военных поражений потерять более половины своей цены, говорит само за себя.

Таблица 3в

Финансовые последствия объединения Италии

Примечание . Цифры для Великобритании и Франции приводятся по еженедельным ценам закрытия на Лондонской бирже; цифры для Австрии и Пруссии приводятся по заключительным ценам конца года на Франкфуртской бирже.

Источники: Spectator; Heyn, «Private banking and industrialisation». P. 358–372.

Дипломаты и политики в 1859 г. докладывали об «озабоченности» Ротшильдов. На самом деле в то время Ротшильды тщательно взвешивали все за и против, желая убедиться, что обе стороны конфликта заплатят им за их финансовые услуги. Этот фактор, естественно, упускают из виду историки, привыкшие полагаться в первую очередь на письма и дневники дипломатов. Таким образом, призывая Наполеона III сохранить мир, Джеймс без всяких колебаний отдал 500 млн франков на французский заем 1858 г., получивший название «военного». В то же время Лондонский дом в январе 1859 г. возглавил размещение займа Австрии на 6 млн ф. ст., направленный на укрепление фискальной и денежной стабилизации, достигнутой Бруком после его назначения министром финансов в 1855 г. [51]Вопрос с Пьемонтом казался более сомнительным. Летом 1858 г., после долгих переговоров, Джеймс помог организовать пьемонтский заем в 45,4 млн лир (номинал) для Кавура (разделив облигации между Парижским домом и Туринским национальным банком) после того, как правительство осознало, что у открытой подписки на внутреннем рынке мало шансов на успех.

Однако в декабре следующего года, когда Кавуру понадобилось еще 30–35 млн на французском рынке капитала, положение изменилось. Кавур попытался помириться с Перейрами, обещая, что откажет Джеймсу в «монополии над нашими рентными бумагами, которых он столько лет домогается». «Если, разведясь с Ротшильдом, мы сочетаемся браком с Перейрами, – размышлял Кавур, – из нас, наверное, получится счастливая пара». Но на сей раз стратегия натравливания двух конкурентов друг на друга не возымела успеха; ни одна из сторон не горела желанием соглашаться на условия, предлагаемые Кавуром, и он вынужден был прибегнуть к ограниченной открытой подписке, выпустив рентных бумаг на 1,5 млн франков по цене значительно ниже той, по которой он предлагал продавать их банкам (79 против 86). Такой исход отражал не столько отказ Ротшильдов финансировать войну, сколько общее нежелание, которое разделял и «Креди мобилье», выпускать большое количество облигаций после неудачи австрийского займа. Однако следует отметить: несмотря на то, что Джеймс говорил Хюбнеру, Ротшильды все же приняли участие в последнем предвоенном займе Кавура, взяв облигаций на 1 млн лир, когда он продал их еще на 4 млн.

Таким образом, в конце апреля 1859 г., когда, наконец, началась война – после опрометчивого ультиматума, предъявленного Австрией, ошибочно полагавшей, что Россия и Пруссия встанут на ее сторону, – Ротшильды сыграли хотя бы какую-то роль в финансовых приготовлениях всех трех противоборствующих сторон. Простодушно предполагать, что они пытались предотвратить войну и потому ее начало стало для них серьезным ударом, – значит делать ту же ошибку, какую делали в то время Хюбнер и другие: судили Джеймса по его словам, а не по делам. Джеймс прекрасно понимал, что никак не сможет остановить войну; он стремился минимизировать потери от уже проведенных операций и максимизировать прибыли по любым новым операциям, которые могли возникнуть в связи с войной. Классической иллюстрацией этого положения служит телеграмма, посланная из Лондона в Парижский дом 30 апреля 1859 г. – в тот день, когда австрийские войска перешли границу Сардинии, – которая гласит: «Начались враждебные действия Австрии нужен заем в 200 млрд флоринов».