Антоний Сурожский - Уверенность в вещах невидимых. Последние беседы

И сейчас я стараюсь не поколебать чью-то веру, а заставить себя, но, возможно, и вас всмотреться в то, что мы считаем истиной, и поставить перед собой вопрос: в какой мере я сам уверен в той истине, которую исповедую? Это чрезвычайно важно для священника, потому что он обязан провозглашать Божью истину и каждый раз оказывается перед лицом если не сомнений, то раздумий: «Имею ли я право из своего малого опыта, из его ограниченности провозглашать Божью правду?» Но это важно не только для священника: перед каждым из нас, перед всеми нами требовательно встают молитвы Церкви.

Церковь – очень сложное сообщество людей. С одной стороны, это место, где пребывает Бог, с другой – Церковь состоит из людей хрупких, находящихся в становлении. В какой-то мере мы – народ Божий, потому что мы все коснулись края ризы Христовой, даже если не пошли глубже первой встречи, если наша встреча не стала откровением. Но все вместе, в нашей общности мы обладаем большей полнотой истины, большим знанием, большим опытом, чем каждый в одиночку, сам по себе. И в этом смысле Церковь – удивительный организм, потому что в ее сердцевине пребывает Господь Иисус Христос, Который являет Собой откровение, провозглашение, воплощение Божьей истины, и Святой Дух, Который Своим дыханием помогает нам ее постичь. Но, как уже было сказано, каждый из нас несовершенен, потому что мы еще не обрели зрелости святых, которая даже у святых не достигает полноты вплоть до конца их жизни, а может быть, до свершения времен.

И я хотел бы сегодня обратить ваше внимание на несколько вещей. Как я уже говорил, мы все употребляем молитвы, в которых заключен опыт святых. Этот опыт может быть чрезвычайно глубоким, нести в себе почти совершенное знание, но надо помнить, что он выражен в словах, наших обыкновенных словах с присущей им ограниченностью человеческой речи. Больше того, мы молимся на понятном нам языке, а не на том языке, на котором опыт, находящийся за пределами словесного выражения, был изначально запечатлен. И поэтому, когда мы читаем молитвы, мы должны впитывать то, что в них говорится, и в то же время, как только представляется случай, ставить перед собой вопрос: правильно ли мы используем слова, означают ли они именно то, что мы в них прочитываем? Я вам приведу пример: мы употребляем слово «грешник» в разных ситуациях, и для нас грешник – это тот, кто нарушает Божьи заповеди, что абсолютно верно, но есть нечто более глубокое и трагически важное в понятии греха.

Святой Иаков в своем Послании говорит, что грешить означает перейти с Божьей территории на территорию Его противника [15] Слово «хет», которым обозначается грех на древнееврейском, означает «находиться за стеной». В образности Послания ап. Иакова, когда он говорит о грехе, присутствует основанное на этимологии этого слова представление о том, что «грешить» – значит находиться за стеной, быть абсолютно отделенным от места святости, также как «быть святым» этимологически означает быть абсолютно отделенным от греха. . Можно дать такой образ: река разделяет два удела, два царства. Одно всецело, полностью принадлежит Богу, другое человеческой неверностью предано в руки зла. Грешить означает перейти через реку из Божьей области в область недоверия, полумрака, зла. Если рассуждать на этом уровне, то действительно существует опасность совершить зло, преступив заповеди, которые Бог нам дал с тем, чтобы оградить нас от последствий нашего предательства, но сущность греха состоит в нашей готовности покинуть Божий удел и войти в иную реальность.

Мы никогда не думаем о грехе в этих категориях. Мы считаем, что грех – конкретные злые дела, ложь и так далее, но не наша неверность Тому, Кто сотворил нас с любовью, Кто из любви к нам стал одним из нас, чтобы разделить нашу жизнь и умереть из-за наших грехов. Это один пример, и я не хотел бы задерживаться и приводить другие. Я еще вернусь к понятию любви, потому что мы постоянно говорим, что Бог – это любовь. Но знаем ли мы вообще, что такое любовь, что значит любить? Мы вполне справедливо думаем о любви в человеческих категориях, но нет ли в ней чего-то большего? Мы сейчас к этому вернемся.

Но сначала я хотел бы, чтобы мы немного поразмышляли о молитве, которую читает священник во время великой ектеньи на Литургии. Так легко ее произнести, прочитать слова, признать их правоту, согласиться с тем, что в них заключено. И потом неожиданно может оказаться, что мы стоим как бы перед судом слов, которые только что произнесли: «Господи Боже наш, Егоже держава несказанна [16] Чья сила (власть, могущество) неизобразима, непостижима, несравнима ( церк.-слав. ). и слава непостижима, Егоже милость безмерна, и человеколюбие неизреченно». Когда мы говорим о Боге, что Его слава сияет настолько ярко, что мы ослеплены этим сиянием, что Его могущество беспредельно, нам кажется, будто мы сказали нечто простое и понятное. Но так ли это? Что мы знаем о Божьем сиянии?

Святой Григорий Нисский по этому поводу говорит: Божье сияние настолько ослепительно, что мы не способны выдержать его свет. Нам приходится говорить о Божественной тьме, хотя объективно в действительности Бог окружен сиянием, но в нашем опыте чем ближе мы подходим к видению славы Божьей, тем ослепительнее, тем недоступнее, тем непроницаемее она становится для нас. Отдаем ли мы себе в этом отчет? Если понимать славу, сияние упрощенно, легко себе представить Бога блистающим, сияющим, как звезды на небе, как сияние дня. Но можно ли смотреть на солнце и не ослепнуть? Как понимать, что Божье сияние нельзя описать словами? Что нам об этом известно? Задумывались ли мы когда-нибудь об этом?

Тот же вопрос можно поставить и о Божьем могуществе. Легко сказать, что Его держава несказанна: раз Он – Бог, Он все может. Но посмотрите на мир, в котором мы живем, на зло, которое присутствует в этом мире, больше того, вдумайтесь в события Воплощения: Господь Вседержитель отдает Сына Своего на смерть для того, чтобы победить зло. Где же Его непостижимые сила и могущество? Они – нечто большее, чем могущество царей и воинов, которое мы видим в истории. Божье могущество беспредельно, но в то же время Бог терпит поражение от всего, что есть в нас злого: мыслей, желаний, слов, действий – личных и коллективных.

Поэтому, читая эту молитву, мы должны поставить перед собой вопрос: что мне в ней понятно, что известно? А если что-то непонятно, почему бы просто не сказать: «Господи, я стою в благоговении перед непостижимым, я стою в благоговении, в молчании, в преклонении, потому что слова, которые я произнес, говорят мне о том, что я ничего не понимаю, ничего не знаю, кроме одного: я знаю Тебя, Господи, не в этой славе, не в этом сиянии, а в смирении, которое Ты явил в Воплощении Своего Сына, в Твоей щедрости, с которой Ты отдал Своего Сына ради моего спасения. О Господи, как это может быть?» Или, если хотите, можно сказать: «Любовь, которая способна вырасти в такую меру, находится за пределами человеческого понимания, она так непостижимо велика, что я могу только пасть на колени и поклониться».