Бхагаван Раджниш (Ошо) - Главное заблуждение человечества

В дверь капеллана позвонили. Когда домоправительница открыла, посетитель сказал:

– Я принес вам двадцать четыре тысячи литров масла, которые вы заказывали.

Домоправительница очень удивилась и спросила капеллана, действительно ли он заказал все это масло. Капеллан удивился еще больше, но вдруг подумал о своем попугае. Он бросился в комнату и крикнул:

– Это ты заказал двадцать четыре тысячи литров масла?

– Нет, – ответил попугай.

– Точно? Честное слово? – спросил капеллан.

– Да! – крикнул попугай.

– Ну, погоди, – сказал капеллан. – Если я узнаю, что ты лжешь, я прибью тебя к стене гвоздями!

Естественно, он вскоре выяснил, что именно попугай сделал заказ, и прибил его к стене за крылья.

Попугай немного повисел на стене. С грустью выглянул он в окно и увидел перед церковью распятие. Он поднял голову и сказал:

– Неужели, Иисус, ты тоже заказал двадцать четыре тысячи литров масла?

Человека низвели до состояния попугая. Мои саньясины должны освободиться из всех этих клеток – клеток, которыми окружили вас философия, теология, наука и тому подобное. Вы должны освободиться из них разом – не частично, не постепенно, не понемногу, не завтра, а сейчас же, в этот самый момент.

– Рико!

– Да, Мастер, – сказал философ, вздрогнув.

– Смотри! – сказал Нансен. – Гусь снаружи!

Первый вопрос:

Ошо,

Я чувствую, что мы должны спешить, что осталось мало времени. Мне кажется, что кокон сна, в котором я существую, душит меня, и я боюсь, что у меня никогда ничего не выйдет.

Ты говоришь, что гусь уже снаружи. Почему же это кажется таким непостижимым?

Это трудно постичь, потому что гусь уже снаружи; если бы он был внутри, постичь было бы нетрудно. Бутылка мертва – ты можешь ее постичь. Бутылка подобна философии, теологии, догме, убеждениям, культу, доктрине – это всего лишь труп. Гусь жив, он сама жизнь; его нельзя постичь. Он не концептуален, он экзистенциален. Кто кого должен понимать?

Гусь – это ты! Ум – твоя бутылка, а ум – это не то, что можно разбить. Ум нематериален; он только мысль, воображение; он состоит из того же вещества, из которого сотканы сны. Нельзя разбить сон, нельзя убить сон, нельзя пронзить сон мечом, нельзя сжечь его в огне. Нужно только проснуться, и сон исчезнет. На самом деле неправильно было бы сказать, что сон исчез; прежде всего, его не существовало; он был лишь видимостью.

В этом значение восточного слова «майя» – «иллюзия», мираж; то, что кажется существующим, но не существует. Вы видите горизонт вдалеке – он кажется существующим, он кажется реальным. Кажется, там земля встречается с небом; всего лишь небольшое усилие, и вы достигнете его. Кажется, в ваших силах достигнуть его, но вы никогда его не достигнете, и по той простой причине, что он только видимость, он не реальность. Земля и небо нигде не встречаются, такого места нет. Чем ближе вы подходите к так называемому горизонту, тем дальше и дальше он отступает, исчезая перед вами. Расстояние между вами и горизонтом всегда остается постоянным.

Альберт Эйнштейн говорит, что единственная постоянная вещь в существовании – это скорость света. Я не физик, я не знаю, прав он или нет, но я знаю одну вещь, которая всегда постоянна, и это – расстояние между вами и горизонтом. Оно абсолютно постоянно; оно не может ни уменьшиться, ни увеличиться ни на дюйм. Разница, расстояние между реальным и нереальным не может быть сокращено.

Ум нереален, а следовательно, настоящая задача не в том, чтобы из него выйти, задача в том, чтобы это увидеть .

Поэтому сумасшедший Мастер Нансен говорит: «Смотри – гусь снаружи!» Он не делает логического вывода, он не говорит: «Смотри, отсюда следует, что гусь снаружи». Он даже не говорит того, что ему приписывает Кристмас Хамфрис. По словам Кристмаса Хамфриса: «Вот: он снаружи!» Это не могло быть сказано Нансеном. Нансен не обращается к «там» и «здесь», «вот» и «вон»; он даже не упоминает о «тогда» и «сейчас», он просто говорит: «Смотри – гусь снаружи! Он никогда не был внутри, он не мог быть внутри».

Твое сознание всегда свободно; это сама свобода. Но проблема возникает потому, что ты хочешь постичь. Хочет постичь ум – и постичь нечто такое, что стоит за пределами его возможностей. Иллюзорное не может понять реальное, и реальное не может понять иллюзорное, помни. Иллюзорное не может ничего понимать, потому что его нет; реальное же не может понять иллюзорное, потому что – можно ли понять иллюзию? Ее не существует.

Поэтому Гаутама Будда говорит: «В тот миг, когда ты абсолютно пуст и осознан, найдено все». Для этого нужно лишь встряхнуть вас. Вам снится кошмарный сон: гусь в бутылке – это кошмарный сон, – и иногда пробуждение может быть вызвано очень странной ситуацией. В прошлом оно случалось в самых странных ситуациях.

В мемуарах Джозефа Гримальди, в редакции Чарльза Диккенса, есть такой рассказ:

«В июле этого года в Сэдлерс Уэллс произошел необычайный случай, надолго привлекший внимание и вызвавший толки. Случилось следующее.

Капитан королевского военно-морского флота Джордж Харрис вернулся в Англию после долгого плаванья. Получив расчет, большая часть команды последовала за своим капитаном в Лондон, чтобы по обыкновению моряков развлечься и отдохнуть. В то время Сэдлерс Уэллс был известным прибежищем матросов, и часто галерка была сплошь занята моряками и их подругами. Однажды вечером туда отправилась большая компания матросов из команды капитана Харриса, и среди них человек, который в течение многих лет был глухонемым.

Сотоварищи усадили его в первый ряд галерки. Этим вечером Гримальди был в ударе, и, хотя вся публика надрывалась от хохота, казалось, никто в зале не наслаждался весельем и шутками больше глухонемого бедняги. Его друзья обратили на это внимание, и один из них, который хорошо объяснялся на пальцах, поинтересовался, как ему нравится это развлечение. Глухонемой таким же образом ответил, сопровождая это прочими выразительными жестами, что он никогда не видел ничего более смешного.

По мере того, как представление близилось к концу, выходки и остроты Гримальди становились все более неотразимыми; наконец, после неистового взрыва смеха и аплодисментов, от которых театр едва не рассыпался на части и к которым глухонемой присоединился от всего сердца, он вдруг повернулся к своему другу, который сидел рядом, и крикнул во все горло:

– Что за дьявол этот малый!

– Как же это, Джек! – обернулся потрясенный друг. – Ты можешь говорить?

– Говорить! – ответил тот. – Представь себе, могу! И слышать тоже.

Тут вся компания, само собой разумеется, трижды прокричала „ура“, а по окончании представления исцеленного подняли на руки и понесли, и следом выступало целое триумфальное шествие. У дверей вскоре собралась толпа, и по мере того, как из уст в уста передавались слухи о том, как глухонемой начал говорить и слышать благодаря искусству Джо Гримальди, росли всеобщее волнение и любопытство. Хозяйка таверны подумала, что Гримальди захочет увидеть своего пациента, и сказала матросу, что если он придет на следующее утро, то увидится с актером, который так рассмешил его. Гримальди, уже введенный в курс дела, отправился в дом в назначенное время и нашел исцеленного в обществе нескольких друзей, которые все еще выражали живейший интерес к неожиданной перемене, произошедшей с их другом, и продолжали веселиться, пить и угощать весь дом в доказательство своего удовольствия.