Бхагаван Раджниш (Ошо) - Путь мистика

– Но это была такая прекрасная и забавная сцена! – сказал я. – И каждый, кто участвовал в ней сегодня, запомнит ее на всю жизнь. Вы должны заплатить ему немного больше! И помните, что с сегодняшнего дня он уполномоченный фотограф этой школы.

– Ты уходишь из этой школы или нет? Это наше дело… кого мы уполномочиваем, а кого нет.

– Это не ваше дело, – сказал я. – Я сказал классу, который выпускается в следующем году, нужным людям, позаботиться о том, чтобы этого фотографа приглашали каждый год, и если в этом явится необходимость, они могут вызвать меня из колледжа. Он не так далеко отсюда, всего лишь в восьмидесяти милях. И каждый год, в день фотографирования, я буду приезжать и смотреть, на месте ли уполномоченный фотограф.

– Ладно, он будет уполномочен, – сказал он.

– Я хочу подтверждения в письменном виде, потому что совершенно вам не доверяю, – сказал я.

И ему пришлось дать мне заверенное письмо. Я отдал его фотографу.

Он сказал:

– Я очень волновался, но ты провел такую большую работу – сделал меня навсегда уполномоченным фотографом. Я могу показывать это и другим заказчикам, – что я не такой идиот, как думают люди. Я уполномоченный фотограф образовательного учреждения этого города.

Он спросил меня:

– Как у меня получилось?

– Великолепно, – сказал я.

– Всего одна ошибка, – сказал он.

– Это не было ошибкой, – сказал я, – это был гвоздь программы, когда ты забыл пластинку. Без этого не было бы никакой радости. Фотографии может снимать кто угодно, но ты – настоящий гений!

– Я думал, что все разозлятся, – сказал он.

– Пока я здесь, никто не разозлится, – сказал я.

И он стал уполномоченным фотографом! Каждый раз, оказываясь в этом городе, я справлялся о нем… Он сказал мне:

– Теперь я встал на ноги. Сменилось много директоров, но я остался уполномоченным фотографом. Но ты был прав: той великой радости, как в первый раз, больше не происходило; я никогда больше не забывал пластинку.

Эти люди имели всю возможную власть, но каким-то образом я никогда не чувствовал, что у них есть какая-то власть. Я чувствовал, что они только притворяются, что у них есть власть; глубоко внутри они трусы, и если правильно ударить, вся их власть исчезнет. И я оставался таким все мое детство – в школе, в колледже, – и это стало повседневным делом. Я наслаждался всеми этими мгновениями.

Иногда я думал, что, может быть, я чем-то отличаюсь от других людей, потому что никто не оказывается в таких переделках, как я. Но все эти переделки давали мне определенную силу и странный опыт, что люди, которые притворяются, что у них есть власть, просто страдают комплексом неполноценности, и ничего больше.

Каждый, кого я тревожил, каждый день беспокоился о том, что я могу что-то сделать – и я никогда ничего не планировал. Все просто случалось.

Одного моего присутствия было достаточно, и что-то включалось.

Я хотел бы, чтобы каждый жил таким же образом. Будут различия в ситуациях, в уникальных индивидуальностях – но я хотел бы, чтобы каждый ребенок жил таким образом, чтобы он мог вспомнить каждое мгновение, которое прожил, как действительно золотое мгновение.

Я не могу вспомнить ничего такого, о чем мог бы сказать, что это должно было случиться – или не должно было случиться – по-другому. Я так наслаждался тем, как все случалось, так радовался, но каждый, кого это касалось, тревожился о том, что это портит ситуацию.

Когда я защищал диссертацию, один из самых известных психоаналитиков и глава отделения психологии университета Варанаси заинтересовался мной. Он был из соседней деревни и часто приходил, потому что ему нужно было пересечь мой город, чтобы попасть в свою деревню. Железнодорожный вокзал был в моем городе, и он приходил, чтобы переночевать и отдохнуть с моей семьей, а затем отправлялся в свою деревню. Возвращаясь, он снова останавливался перед поездом.

Он был очень заинтересован в том, чтобы, получив степень бакалавра, я переехал в Варанаси, то есть индийский Оксфорд, лучший университет. Он сказал мне:

– Ты должен заняться психологией и стать профессором психологии.

– Это долгий проект, – сказал я. – Я не думаю о таких отдаленных вещах, но я приеду.

После защиты я отправился туда, и однажды он так разозлился на меня, что выбросил мои вещи из дома. Я сказал:

– Зачем вы беспокоитесь? Вы можете просто мне сказать, и я заберу свои вещи и уеду.

– Я никогда не думал, что ты так опасен, – сказал он. – Твой отец говорил мне: «Остерегайся этого мальчика, не приглашай его в свой университет или в свое отделение». Но я говорил ему: «Я психолог, я поставлю его на место». Но ты оказался действительно трудным.

Первым же утром… Я прибыл ночью; утром он сидел на террасе, на солнце. Это было зимним утром, и там было теплее. Он сидел с двадцатью или тридцатью своими самыми выдающимися учениками, среди которых было несколько профессоров. Он хотел представить им меня и еще хотел задать несколько вопросов, которые, наверное, снова и снова возникали у него в уме, почему я считаюсь таким опасным и трудным.

И он стал задавать вопросы, простые вопросы, как например:

– Веришь ли ты в Бога?

– Об этом не может быть и речи, – сказал я.

– Почему?

– Потому что нельзя ни верить , ни не верить в то, чего нет; то и другое неправильно. Такой вещи просто не существует; верить в нее настолько же глупо, что и не верить. Об этом не может быть даже вопроса. Слово «Бог» не имеет смысла.

Будучи очень богобоязненным человеком, он пришел в напряжение. И с каждым вопросом… через полчаса он уже выбрасывал мои вещи из дому. Я сказал:

– Не стоит труда… вы старик; я возьму их сам.

– Я не хочу тебя знать; ты не можешь поступить на мое отделение, – сказал он.

– Я никогда и не хотел поступать в ваше отделение. Вы хотели, чтобы я приехал, поэтому, просто чтобы отдать дань уважения вашему приглашению, я приехал. Я не могу жить без своих вещей, поэтому с этими вещами приходится уйти и мне. Но это был такой прекрасный опыт! Великий психоаналитик приходит в такое смятение. Тогда как вы сами стали задавать вопросы; я же ничего не говорил.

Каждый, кто при этом присутствовал, почувствовал, что это было абсолютно несправедливо: сначала он пригласил меня, потом стал задавать вопросы… и я отвечал, отвечал ясно и абсолютно рационально. И вот он выбрасывает мои вещи…

Его профессора, его студенты, все, кто при этом был, пришли, чтобы выразить мне сочувствие, и сказали:

– Нам жаль. Мы не пришли бы, если бы знали, что он так себя поведет. А мы всегда считали этого старика очень уравновешенным и спокойным.

– Каждый может быть уравновешенным и спокойным, – сказал я, – пока его не раскусишь и не ударишь в правильное место!