Джон Ллойд - Этидорпа, или Край Земли

А! Это античная библиотека не то, что церковное кладбище – здесь одни могилы мертвых, а она является мансардой для живых. Ее альковы это места свиданий стихийных теней. Мысли прошлого приобретают очертание и живут в этой атмосфере. Кто может сказать, что такие неосязаемые пульсации, за пределами достижения физики и химии, не являются ни чем иным, как эфирными семенами разума, которые хотя и не видимы, но все же в живом мозгу раскрыты до такой атмосферы, как эта. И формулируют эмбрионные мысли-выражения, направленные на то, чтобы стать энергетическими разумными силами. Я сижу в такой таинственной библиотеке и размышляю. Тени суровых авторов шепчут мне на ухо, скелетные формы противостоят моим собственным, а призраки владеют мрачными альковами библиотеки, которую я создаю.

С целью, которая переносит в будущее часть мысленного потока из прошлого, были собраны древние библиотеки многих народов, а покупки делались на каждом книжном рынке во всем мире.

Эти книги окружают меня. Естественно, что многие личности стали заинтересованы в таком развитии и, считая это достойным, они объединялись для дальнейших проектов, потому что целью не является личное достижение. Поэтому нет ничего необычного в том, что прибывали коробки со старыми химическими или фармацевтическими книгами грузовыми судами или экспресс-почтой, без малейшей информации о посылающем. Почта доставляет еще не вышедшие в печать манускрипты, таинственные памфлеты без вступительного слова. Они приходят без извещения. Авторы или посылатели осознают, что в этой уникальной библиотеке остается вакантное место, если отсутствует какой-либо труд по соответствующему предмету.

И мыслящие люди мира объединяют свои усилия, чтобы заполнить такие вакансии. В отношении античной библиотеки, которая вызвала такие размышления, сказано достаточно, и моя личность не интересует читателя. Так же как и я, он теперь может формулировать заключения по поводу происхождения манускрипта, о котором пойдет речь, если его вообще интересуют предметы таинственные или исторические, и мое отношение к нему не имеет большого значения. Не важно, передал ли мистер Друри лично этот странный документ или послал его обычной, или экспресс-почтой; был ли он незаметно вложен в коробку с книгами из-за границы или был написан моей рукой; стоял ли я лицом к лицу с мистером Друри в тени этой комнаты или имею лишь умозрительное представление о его облике, были ли нарисованы воображением художника живые подобия некоторых персонажей книги, которую предстоит прочесть, или были даны факсимиле настоящих из достоверного источника. Вполне достаточным будет сказать, что манускрипт этой книги был в моем распоряжении в течение 7 лет и теперь губы мои должны быть склеены печатью молчания в отношении всего, что случилось помимо того, о чем было запечатлено в манускрипте. И хотя я не могу отрицать, что колебался по поводу линии своего поведения эти семь лет, я не раз собирался спрятать эти гипнотизирующие листки, спрятать их среди окружающих меня книг, позволить им спать до тех пор, пока случай не привлечет внимания к ним будущего исследователя.

Эти мысли усиливаются передо мной в этот мрачный день декабря 1894 года. Выкроив момент времени от неотложной работы, я сижу среди старых книг, посвященных знанию мудрости, снова изучаю уникальный манускрипт и размышляю над этим. Я снова колеблюсь, поступить так или не поступить? Но долг есть долг. Быть может, таинственная часть предмета прояснится для меня лишь тогда, когда мои собственные слова-мысли найдут успокоение среди этих бесподобных реликтов прошлого, когда написанные мною книги станут компаньонами древних работ. Ведь тогда я смогу заявить о своем праве на мое отношение к теням, которые появляются и исчезают, и смогу потребовать от них – духов библиотеки – вступить в общение с тенью, которая хранит книгу, содержащую это предисловие.

Меня звали Йоханнесом Левелином Лонголином Друри. Мне дали имя Левелин по желанию матери, из уважения к ее отцу, доктору Эвану Левелину, ученому и теоретическому философу, хорошо известному пытливым студентам как автор разных редких трудов по оккультным предметам. Другие имена также являются наследственными. Но когда я достиг возраста признания, они естественным образом стали ненужны, так что я убрал первое и третье имя, а оставил лишь второе, христианское. И хотя читающий эти строки может вспоминать это фамильное имя меньше, чем другие у иных личностей, мне оно все еще нравится, потому что это было любимое имя моей матери, которая всегда полностью использовала его, а мир однако стал применять Лью вместо Левелин, к большому огорчению моей матери, которая чувствовала себя обиженной. После ее смерти я решил переехать в западный город и сделал я это из уважения к ее памяти. А также я решил отобрать и переставить буквы моих имен, чтобы построить из них три короткие сжатые слова, применяя их лишь для себя в качестве похожих на мое прошлое имя. С этого времени директория Цинцинатти не отмечает моего самопобранного имени, которое я выносил на публику по некоторым причинам. Для читателя мое имя Левелин Друри. Мог бы добавить, что предки мои были среди ранних поселенцев того, что сейчас называется городом Нью Йорк и были прямыми потомками первых валлийских королей, но эти вопросы мало интересны читателю и не ради них я теперь решил писать. Опуская эти параграфы моим делом является просто обеспечить читателя такими и только такими фактами, которые могли бы его убедить в моей искренности и ответственности, чтобы он мог читать с правильным пониманием те выдающиеся заявления, которые воспоследуют в следующих главах.

История, которую я собираюсь рассказать – самая достоверная, некоторые ее части очень странные, если не сказать сказочные. Но я прошу прочитать повествование не ради одной необычности. Иначе это было бы простой тривиальностью. То, что изложено здесь, случилось именно так, как записано. Но я не собираюсь пытаться объяснять вещи, которые даже для меня самого являются загадочными. Дадим же строгому читателю прочитать эту историю, о которой я рассказал и узнать из нее то, что он может узнать. Либо пусть он пропустит страницу непрочитанной – я не буду настаивать или призывать его дальнейшее внимание. Единственное если он все же будет читать, я прошу его это делать с открытым сознанием, без предубеждения или предпочтения.