Виктор Точинов - Ядерное лето 39-го (сборник)

Самолеты начали летать во второй половине дня: звук моторов доносился с запада и северо-запада, то приближаясь, то почти совсем исчезая. Из отряда, действовавшего под Сморгонью, по рации кратко сообщили – кружат над лесами, идут тройками, будто прочесывают. Гарнизон в самой Сморгони подняли по тревоге, больше ничего не известно. Похоже, у немцев случилось что-то серьезное.

– Серьезнее некуда, – проворчал Шмулевич, получив от связистов радиограмму. – У нас за такую потерю командование ВВС под трибунал бы пошло. С вытекающими.

На месте катастрофы трудились не покладая рук полтора часа: как и приказал комиссар, не должно было пропасть ни единой бумажки! Обыскали трупы, документы складывали в мешки. Двоих тяжелораненых – гражданского с разбитой головой и генерал-майора на волокушах переправили в «госпитальный» блиндаж с указанием доктору Раппопорту и его помощницам сделать все возможное: ценность этих пленных сложно преувеличить.

Шмулевич составил шифровку для Минского подпольного обкома и первого секретаря ЦК КП(б)Б Пономаренко: захвачены важнейшие документы противника, любой ценой требуется переправить их на Большую землю. Как – вам решать. Обстоятельства «захвата» комиссар не уточнил – все потом.

Ответ пришел вскоре – принято, поддерживайте связь. О принятом решении будет сообщено.

Одна беда: принять самолет с Большой земли в районе Свен-цян невозможно, мешки с неслыханными трофеями придется переправлять в отряд «Большевик», базирующийся сотней километров западнее, под Лепелем. Далековато, но не беда – походы за Березину не были для подчиненных товарища Заславского чем-то из ряда вон выходящим. Бутаев со своими ходил зимой – и ничего, вернулся жив-здоров.

– …Этот совсем плох, – объяснил комиссару доктор, указав на пожилого мужчину, первым доставленного в лазарет. – Теменная и лобные кости раздроблены, правый зрачок увеличен, поднимается температура.

– И что? – наклонил голову Шмулевич.

– Кровоизлияние в мозг, Семен Эфраимович. Он не выживет. Даже если бы у меня была возможность сделать трепанацию в таких… кхм… неудобных условиях, это не помогло бы.

– Разрешите взглянуть?

– Конечно.

Этому человеку было лет за пятьдесят. Коротко постриженные седые волосы, кровь отмыли небрежно, что искажало черты лица. Одет в черные брюки и бежево-коричневый френч с четырьмя пуговицами и накладными карманами. На правом нагрудном кармане единственный железный крест, дата – 1914 год. Значит, воевал еще в империалистическую. Выше – золотистый значок со свастикой.

– Обыскали? – повернулся комиссар к доктору.

– Оружия и документов нет. Только письмо на немецком языке, написано от руки. Несколько безделушек, ручка с золотым пером – она сломалась напополам, – и две пастилки в фольге. По-моему, лекарство. Посмотрите на столе… Кстати, обратите внимание, усы у него как у Гитлера.

– У меня такие же, – криво усмехнулся Шмулевич. – Не сомневаюсь, это какой-то гражданский чиновник из Пруссии, не из крупных. В лучшем случае снабженец, интендант; знаки различия отсутствуют, одет – скромнее не придумаешь. Меня больше интересует генерал-летчик.

– Тяжелое сотрясение мозга и пять ребер справа, – уверенно сказал доктор. – Придет в себя.

– Присматривайте в оба глаза. Я пришлю двоих бойцов Бутаева.

Комиссар подошел к столу, застеленному сероватым льном, перебрал пальцами найденные у пожилого вещицы и забрал только письмо: иногда личные послания куда интереснее для разведки, чем штабные документы. Мельком глянул на подпись:

«…IhreEve. Berhtesgaden, 10. Marz 1943».

Выходит, отправлено третьего дня. Кто она, эта Ева?.. Впрочем, сейчас это совершенно неважно.

«Точка два» была одной из запасных баз отряда – в сорока километрах на северо-восток, в лесах за речкой Дисна. Такая глухомань, что Свенцяны покажутся едва ли центром мирозданья. Погода к вечеру начала портиться, пошел снежок – это хорошо, немцам будет труднее напасть на след. Отряд пойдет пятью группами по разным тропам, такие предосторожности обязательны: не повезет одним, выберутся другие. Через два дня все должны собраться в новом лагере.

– Может, зря мы?.. – неуверенно сказал Заславский комиссару. – А если самолет не найдут?

– Этот—найдут, – отрубил Шмулевич. – Поверьте, чувство опасности меня пока не подводило, а сейчас в груди щемит очень уж нехорошо. Мы сейчас не отступать должны, а ноги уносить. Так, чтобы пятки сверкали. Кому будут нужны наши трофеи, если завтра немцы обложат Свенцяны со всех сторон и начнут выкуривать нас артиллерией? Предпочитаю рассчитывать на худшее.

– Так я разве спорю? Глядишь, ночью и проскользнем.

– Пленного генерал-майора беречь как зеницу ока, себе в хлебе отказывать, а его кормить. Не представляю, как мы его доставим в расположение «Большевика» в Лепель, однако что-нибудь придумаем…

– А второй?

– Умер час назад.

– Бросим здесь?

– Зачем оставлять лишние следы? Приказал Степке и его вестовым забрать труп из лазарета и оттащить к Свидельской топи. Набили карманы камнями – и в омут, никто не найдет. Степка крест с френча открутил, паршивец – трофей захотел.

– Да и черт с ним, с этим немцем… Я выступаю с первой группой, вы с третьей, Бутаев с пятой. Двигайтесь на Подсвилье, и поосторожнее, когда станете пересекать виленское шоссе – раз объявлена тревога, движение будет и ночью.

– Вы будете учить меня осторожности, товарищ Заславский? – Шмулевич посмотрел на командира поверх очков. – Смею вас уверить, это лишнее.

Мокрый снег продолжал сыпаться с темного неба на жухлую прошлогоднюю траву.

Маршал Жуков барабанил пальцами по столу и немигающим взглядом серых глаз рассматривал того, кто стоял перед ним.

Хотя стоял ли? Черное облако, вытянутое вокруг вертикальной оси, крутилось под низким потолком командного блиндажа. У облака не было лица. Но почему-то при взгляде на него маршал чувствовал исходящее от вертящегося клуба смущение и растерянность.

– Так. Значит, приказы Ставки побоку? – процедил Жуков и встал. Потянувшись всем крепко сбитым телом, он хрустнул костяшками пальцев и подошел к телефону. Опустил руку на эбонитовую трубку и, не оборачиваясь, сказал:

– Ньярлатотеп, за такие штучки – под трибунал недолго.

Облако зашелестело бесплотным голосом. Маршал Жуков слушал его, багровея шеей. Потом не сдержался – грохнул кулаком по столу и заорал во весь голос, матерно, перекатывая на щеках желваки. После длинного, трехэтажного загиба снова поглядел на Ньярлатотепа.

– А мне плевать на Азатота, слыхал?! Где он? Отсиживается там у себя с флейтистами своими? Тварь! Как мирное население уничтожать – он первый! А как в ударной группе – полные штаны навалил?