Виктор Милан - Козырные тузы

Небо между домами было темно-синим, без единого облачка, и на нем уже зажглись первые, самые яркие звезды. А ведь до этого шел снег. И был день, а не вечер. Он сел. Что с ним было в течение этих нескольких часов?

Он увидел мусорный бак. Рядом валялись пустые бутылки из-под вина и виски. Это тоже был двор, но…

Это был другой двор. Дома были пониже и там отсутствовал мусорный бак, а самое главное – он не видел двери, у которой они сидели со старухой.

Он помассировал себе виски и почувствовал, что немного согрелся. Старуха… Что это была за чертовщина – то темное, чем она его достала, когда он пытался ей помочь? Она вытащила это из своего мешка…

Господи, а где его мешок? Сильно волнуясь, он принялся шарить вокруг в поисках тщательно упакованных останков несчастного безымянного существа. Потом он понял, что свой порванный и вывернутый наизнанку мешок он все еще сжимает в правой руке.

Кройд вскочил на ноги и оглядел окрестности, освещаемые лишь тусклым светом далекого фонаря. Пакеты были разбросаны вокруг. Он сразу посчитал их. Правильно, девять. Потом он увидел и конечности, голову и хитиновый панцирь, правда, он был разломан на четыре части, а голова как-то неестественно блестела – вероятно, от сырости. А банка? Где же банка? Может быть, труп был нужен кому-то как раз из-за этой жидкости. А если банка разбилась…

Кройд радостно вскрикнул, когда увидел, что банка стоит в тени у стены дома слева от него. Верх у нее был отбит. Он бросился к ней и успокоился, когда по запаху понял, что в ней не дождевая вода.

Он подобрал пакеты, которые оказались почему-то совершенно сухими, и положил их на выступ подвального окна с решеткой. Рядом он сложил в кучку остатки хитинового скелета. Отыскав ноги, он увидел, что обе они сломаны, но решил, что так даже легче их упаковать. Потом посмотрел на банку для солений с отбитым верхом и улыбнулся. Все очень просто. Ответ был прямо перед глазами – благодаря стараниям пьянчуг, населявших окрестные трущобы.

Кренсон набрал несколько пустых бутылок, поставил их рядом с банкой и отвинтил пробки, потом осторожно перелил в них темную жидкость из банки.

У него получилось восемь бутылок разного калибра, которые он тоже поставил на оконный выступ рядом с горкой хитиновых обломков. Похоже, с каждой перетасовкой останков от бедного парня оставалось все меньше. А может быть, так казалось из-за того, что теперь он был уложен более компактно. Чтобы точно узнать, в чем тут дело, надо было учить в школе алгебру.

Позади раздались торопливые шаги. Кройд оглянулся, на всякий случай сжав кулаки, но рядом никого не было. Потом он увидел, как у его карниза на секунду остановился какой-то коротышка в одежде, висевшей на нем, как на вешалке, и схватил бутылку побольше и два пакета. Он побежал в дальний конец двора, где маячило еще несколько оборванцев.

– Эй ты! – закричал ему Кройд. – А ну стой! – Он попробовал ему это мысленно внушить, но тот был уже слишком далеко.

В ответ он услышал только хохот и крик:

– Ну, ребята, сегодня мы попируем!

Тяжело вздохнув, Кренсон достал из помойки кипу красной и зеленой праздничной оберточной бумаги и пошел к подвальному окну, чтобы заново упаковать то, что осталось.

С ярким свертком под мышкой он прошел еще несколько кварталов и, оказавшись рядом с баром «Блиндаж», понял, что находится в районе Гринвич-Вилидж. Он нахмурился, но потом увидел такси и поднял руку. Машина остановилась. Теперь все было в порядке. Даже голова перестала болеть.

Джуб поднял голову и увидел Кройда, который весело ему улыбался.

– Ну как… Как все прошло? – спросил он.

– Задание выполнено, – ответил Кройд и вручил ему ключ.

– Ты справился? В новостях было что-то про Джона…

– Я справился.

– А его вещи?

– Никаких вещей у него не было.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Ничего, кроме него самого. Он в ванне.

– Что?

– Все в порядке – я закрыл сток.

– Это что, шутка?

– Машина, на которой я ехал обратно, попала в аварию, и часть бутылок разбилась. Поэтому будь осторожен, когда станешь распаковывать, – там могут быть осколки.

– Какие еще бутылки?

– Он – как бы это сказать? – немного растерялся по дороге. Но все, что осталось, я доставил в целости.

– Что значит «осталось»?

– Ну, то, что сохранилось. Просто он развалился и немного потек. Я завернул все в разноцветную бумагу и перевязал красной ленточкой. Все правильно?

– Прекрасно, Кройд. Похоже, ты сделал все, что мог.

Джуб передал ему конверт с деньгами.

– Пойдем пообедаем в «Козырном тузе». Я плачу, – обрадовался Кренсон. – Вот только помоюсь сначала и переоденусь.

– Нет, спасибо, мне нужно… нужно заняться делами.

– Если пойдешь в эту квартиру, возьми какой-нибудь дезодорант.

– Хорошо. Тебе, наверное, трудно пришлось?

– Да нет, дельце было просто конфетка.

Кройд направился домой, посвистывая и сунув руки в карманы. Джуб задумчиво смотрел на ключ.

Холодный дождь барабанил по стеклянным люкам в крыше. Стук капель наконец-то заставил умолкнуть неугомонного Санта-Клауса на углу, и Максим Травничек блаженствовал – эта какофония не прекращалась уже несколько дней. Закурив русскую папиросу, он потянулся за бутылкой шнапса и сделал глоток. Чтобы взглянуть на контроллеры генераторов магнитного потока, ему пришлось воспользоваться очками, которые благополучно дожидались своего часа в кармане комбинезона.

Травничек был неестественно высокий человек с ястребиным носом и холодным красивым лицом. Бывшие коллеги по Массачусетскому технологическому институту звали его чехословацким ответом Франкенштейну – прозвище приклеилось к нему с легкой руки профессора Бушмилла, который впоследствии стал деканом в другом учебном заведении и при первой же возможности переманил Максима к себе.

– Чтоб тебе пусто было, Бушмилл, – сказал Травничек по-словацки и вновь глотнул шнапса из бутылки. – И тебе тоже, Виктор Франкенштейн. Смыслил бы хоть капельку в компьютерном программировании – не попал бы в переплет.

Сравнение с Франкенштейном его задевало. Образ злополучного воскресителя мертвых, казалось, преследовал его повсюду. Надо же было случиться, чтобы первое его место работы на Западе оказалось не где-нибудь, а в альма-матер Франкенштейна, Ингольштадте. Все время, что он проработал в Баварии, его душила ненависть. Травничек всегда считал немцев ни на что не годными, и меньше всего – в качестве примера для подражания. Не исключено, что его увольнение из Ингольштадта через пять лет именно этим и объяснялось.

И вот теперь, после Ингольштадта, после МТИ [3] МТИ – Массачусетский технологический институт. , после Техасского аграрно-механического, его занесло на этот чердак. Долгие недели Максим жил, словно погруженный в транс, питался консервами, поддерживая себя только никотином и амфетаминами, теряя счет сначала часам, а потом и дням, а его воспаленный мозг одну за другой выдавал новые идеи, концепции, методики. На сознательном уровне Травничек и сам не понимал, откуда они берутся; в такие моменты, казалось, нечто, сокрытое в глубине его клеточной структуры, говорит с миром посредством истощенного тела и разума, минуя сознание и личность…