Фрэнк Герберт - Мессия Дюны. Дети Дюны (сборник)

Размеренно произнося слова, чтобы не нарушать ритма музыки, Фарук спросил:

– Не мешает ли тебе пение моего сына?

Скитале прислонился спиной к прохладному столбу, поглядел на певца:

– Мне нравится музыка.

– Мой сын потерял глаза в боях за Нарадж, – проговорил Фарук. – Его вылечили, но лучше бы он там и остался. Женщины нашего народа не станут глядеть на него. Впрочем, разве не забавно, что на Нарадже у меня есть внуки, которых я могу так и не увидеть? Знаешь ли ты, Заал, миры Нараджа?

– В дни моей юности я выступал там в труппе лицеделов, – отвечал Скитале.

– Значит, ты – лицедел, – проговорил Фарук. – Меня удивило твое лицо. Оно напомнило мне человека, которого я знал когда-то.

– Дункана Айдахо?

– Да, его. Мастера-фехтовальщика Императора.

– Говорили, что он погиб.

– Так говорили, – согласился Фарук. – Неужели ты действительно мужчина? О лицеделах говорят, что… – он передернул плечами.

– Все мы гермафродиты Яддаха, – отвечал Скитале, – пол наш меняется по желанию. Сейчас я мужчина.

Фарук задумчиво закусил губу и произнес:

– Не хочешь ли подкрепиться? Воды? Или охлажденных фруктов?

– Достаточно беседы, – ответил Скитале.

– Воля гостя – закон, – поклонился Фарук, усаживаясь лицом к гостю на другую подушку.

– Благословен еси Абу д’Дхур, Отец Бесконечных Дорог Времени, – произнес Скитале, думая: Вот! Я все сказал ему: я пришел от навигатора Гильдии и пользуюсь его покровительством.

– Трижды благословен, – ответил Фарук, ритуальным жестом складывая руки на коленях. Натруженные, покрытые венами кисти.

– Издалека видишь только общие контуры, – начал Скитале, намекая, что хотел бы поговорить о цитадели Императора.

– Но тьму и зло не примешь за их противоположность, как бы далеко они от тебя ни были, – ответ Фарука заключал совет не торопиться.

Почему ? – подумал Скитале. Но спросил только:

– Как твой сын потерял зрение?

– Защитники Нараджа воспользовались камнежогом, – отвечал Фарук. – Сын мой оказался совсем рядом. Проклятое атомное оружие! Камнежог тоже следовало бы запретить законом.

– Это отвечало бы букве закона, – согласился Скитале и подумал: Камнежог на планетах Нараджа! Нам не сообщали об этом. Но зачем старик завел здесь речь об этом оружии?

– Твои хозяева предлагали мне купить для него искусственные глаза тлейлаксу, – продолжал Фарук, – но в легионах говорят, что такие глаза порабощают его владельца. Сын сказал тогда, что глаза эти – металл, а он из плоти, сочетать то и другое греховно!

– Но предмет должен отвечать своему назначению, – проговорил Скитале, стараясь направить разговор в нужную ему сторону.

Сжав губы, Фарук кивнул.

– Говори прямо, что тебе нужно, – сказал он, – приходится доверять вашему навигатору.

– Ты когда-нибудь был в Императорской цитадели?

– Я был там на пиру в годовщину победы на Молиторе. Было холодно, несмотря на самые лучшие иксианские обогреватели. Еще бы, в сплошном-то камне! Ночь мы провели на террасе Храма Алие. Он насадил там деревья из многих миров, ты это знаешь. Все башары были облачены в лучшие одеяния зеленого цвета, повсюду были расставлены столики – вместо общего стола. Мне многое там не понравилось. Пришли инвалиды на своих костылях. Неужели наш Муад’Диб не знает, сколько людей ради него стали калеками?

– Тебе не понравился пир? – спросил Скитале, зная, что оргии фрименов подогревались меланжевым пивом.

– Все было так не похоже на привычное слияние душ, – кивнул Фарук, – в сиетче это было иначе. Там нас объединяло тау. На пиру развлекали рабыни, мы вспоминали раны и битвы.

– Так, значит, ты был в этой каменной громаде, – гнул свое Скитале.

– Муад’Диб вышел к нам на террасу, – продолжал Фарук, – пожелал нам удачи по обряду Пустыни – это в таком-то месте!

– Знаешь ли ты, где расположены его личные апартаменты? – спросил Скитале.

– Где-то в самой сердцевине, глубоко внизу, – отвечал Фарук. – Говорят, они с Чани там, в недрах своей твердыни, живут по обычаям странников Пустыни. В большой зал он является лишь для аудиенций. Там много приемных и залов для совещаний. Целое крыло отведено его телохранителям, есть и помещения для церемоний, и ходы сообщения. А в глубинах под этой крепостью, на самом ее дне, он содержит окруженного водой оцепенелого червя, чтобы всегда можно было отравить его. Там он и взирает на будущее.

Сказки перемешаны с фактами, подумал Скитале.

– Правительственные чиновники сопровождают его повсюду, – ворчал Фарук. – Клерки с помощниками, помощниками помощников и их помощниками. Доверяет он лишь таким, как Стилгар, тем, кто был ему близок в прошлые дни.

– Но не тебе, – вставил Скитале.

– Он и думать забыл о моем существовании, – проговорил Фарук.

– А как он входит и выходит из этого сооружения? – спросил Скитале.

– Говорят, что на внутренней стене есть небольшая посадочная площадка для топтера, – ответил Фарук. – Муад’Диб никому не доверяет управление топтером, когда садится там. Надо знать, как подлетать к этому месту, при малейшей неточности аппарат разобьется об отвесную стену и рухнет в эти проклятые сады.

Скитале кивнул. Почти наверняка так оно и было. Еще одна предосторожность. Сами-то Атрейдесы всегда были превосходными пилотами.

– И дистрансы его носят люди, – возмущался Фарук. – Так замарать человека – вживлять людям модуляторы! Голос человека должен принадлежать ему одному. Позор передать чье-то послание, спрятанное в твоих словах.

Скитале передернул плечами. Все политики теперь использовали дистранс. Никто не мог сказать заранее, какие преграды встанут на пути между отправителем и адресатом. Дистранс позволил обойтись без шифров, в нем все определялось тончайшими оттенками естественных звуков, запечатленных во всей своей сложности.

– Даже его налоговые службы пользуются тем же методом, – жаловался Фарук. – В мое время дистранс вживляли только низшим животным.

Но финансовую информацию и следует держать в тайне, подумал Скитале. Сколько правительств пало, когда народы их вдруг обнаруживали действительные масштабы богатства властей.

– И как же в когортах фрименов относятся теперь к джихаду? – спросил Скитале. – Может быть, им не нравится, что из Императора делают бога?

– Большинству все равно, – отвечал Фарук, – в основном они думают о джихаде так же, как и сам я когда-то относился к нему… Муад’Диб дал нам испытать неизведанное, неожиданное, подарил богатство. Эта хибара посреди грабена, – Фарук обвел рукой свое жилище, – оценивается в шестьдесят лид Пряности. Девяносто контаров! Были времена, когда я и представить не мог ничего подобного этой роскоши. – Он с осуждением качнул головой.