Ярослав Гжендович - Ночной Странник

Драккайнен моментально уклонился от клацающих челюстей, а потом дотронулся до шеи конька. Для животного такая ласка должна была стать успокаивающей.

Вуко погладил большую голову сбоку, прекрасно понимая, что успеет отскочить перед любой атакой.

Один из индейских секретов – ласково подуть коню в ноздри. В стаде это знак проявления симпатии. Пробуждает ощущение дружбы и доверия.

В совершенно другом мире, с совершенно другим зверем.

Он не заметил, дало ли это хоть какой-то результат. По крайней мере его не ударили.

А теперь – вкусняшка. Решил проверить, сумеет ли выступить в этой роли сухарик.

Когда подходил во второй раз, конь дергался уже меньше, поворачивался боком, ворчал и тряс головой, но бить копытом не пытался.

– Хороший конь, хорошая коняшка… Хороший, хороший зверик, – ему казалось, что еще миг-другой – и он охрипнет. Болтал безостановочно уже добрый час.

Сухарь был очень внимательно обнюхан, а потом исчез с хрупаньем в огромных челюстях, куда бо́льших, чем у обычных коней, – как в мельничьих жерновах.

– Ладно, – сказал Драккайнен. – Теперь зерно. Вообще-то мне это не нравится, но так должно быть, и мы это уже прошли. Нет выхода, дорогой. Я-то, скажем прямо, мало понимаю в объездке антилоп, да и ковбой из меня почти никакой. Я прошел курс, и только, но вообще не был ни любимчиком Три Пера, ни наделенным особыми талантами.

Он открыл тайничок в кожаных закоулках переметной сумы, нашел шприц и три зерна, запаянных в металлических ампулках.

– Это не будет больно, – уверил искоса глядящего скакуна, раскрывая шприц и раскручивая ампулку. – Я сам прошел через подобное и до сих пор жив.

Зерно плавало в сосудике, как склизкий зеленоватый головастик. Драккайнен сунул туда шприц и принялся накачивать воздух мерными движениями поршня.

– Будь у нас больше времени, – объяснял, – будь я лучшим говорящим-с-лошадьми, или, по крайней мере, знай я лучше твою биологию вместо общей, небрежной и неточной ерундистики, которая у нас есть… Ну у нас-то все так, как оно есть.

Он вздохнул и подошел к жеребцу, пряча поблескивающий шприц в руке.

– Чувствую себя ужасно, – уверил животинку, левой рукой поглаживая ее башку, а потом – горбатый черный хребет носа.

Конь заурчал, и звучало это на удивление приязненно. Драккайнен вздохнул и поднял вторую руку, уверенным движением сунул животному кончик шприца в ноздрю и нажал поршень.

Конь издал ужасный визг и встал на дыбы, а потом резко дернулся, натягивая веревку. Драккайнен отскочил, избегая мощного удара в голову, а потом перекатился по траве. Лассо врезалось в шею животного, и конь, вместо того чтобы реветь, захрипел. Его глаза вылезали из орбит, на морде выступила пена. Не в силах к нему подойти, чтобы снять петлю, Вуко вынул нож и обрезал веревку у ствола дерева. Конь рванулся, словно ракета, брыкаясь попеременно то передними, то задними ногами, перескочил через низкий кустарник и погнал галопом в лес.

Драккайнен спрятал нож.

Вот же я сукин сын, подумал с удивлением. Чувствую себя так, словно зарезал дельфина.

Он повернулся и остолбенел. На его сумах хозяйничала огромная, размером с гуся, черная птаха с огромной башкой и мощным, как острие чекана, клювом.

– Да этого быть не может! – рявкнул Драккайнен, преисполненный внезапным возмущением. – Пошла прочь!

Птица склонила голову, поглядывая на Драккайнена, блеснула белым веком, после чего хамским и хриплым тоном, но совершенно отчетливо повторила:

– Пошла прочь!

Разворошила клювом рассыпанные вещи и нашла кусок сухой колбасы, который тотчас же проглотила, не обращая внимания ни на крики, ни на дикий галоп Странника. Драккайнен бежал через поляну, выкрикивая самые худшие финские ругательства, но, припадая на больную ногу, не имел шанса. Птица клюнула большую кучу его вещей, что выглядело так, как если бы по ней рубанули киркой. Когда подняла голову, в ее клюве виднелась маленькая, поблескивающая металлом трубочка.

Зерно.

– Нет! – орал Драккайнен. – Сейчас же выплюнь!

Птица ударила широкими крыльями и взлетела над поляной. Не слишком быстро.

– Да чтоб тебя разорвало! – орал разведчик. – Да чтоб ты лосю в аду отсасывал, проклятущий урод!

Но ворон уже взлетел высоко над деревьями.

– Да каркни ты триумфально, сукин сын! – кричал ему вслед Драккайнен. – Каркни и вырони это! Чтоб ты им подавился, урод.

Осмотрел оставшиеся вещи. Котелок был продырявлен и, что еще хуже, вместилище последнего зерна было помято. Ругаясь, он отложил шприц и пособирал остальные вещи, а потом принялся монтировать лук.

– Никогда больше, никогда! – процедил, стыкуя обе дуги и насаживая систему блоков.

Если птица проглотит сосуд целиком, то не должно бы ничего произойти. Из-за глупой птахи человеку теперь придется убивать воронов десятками, а потом их потрошить. Занятие на годы. Разве что тварь украсит зерном свое гнездо, как это делают сороки. Безнадежно.

– И почему ты не сожрал что-нибудь другое? – крикнул он, запрокинув голову к небу. – Тебе моей охотничьей не хватило?! Не мог нажраться золота, если потянуло на блестяшки?

Была у него пара стрел, которые следовало соединить. Но все равно придется ждать. Ничего больше не сделать.

Он снова натянул доспех, разобрал свой скарб и вернулся к затоке, где все еще высился его шалаш. Казалось, что он начинает здесь врастать.

Он снова разжег костер, окончательно соединил все элементы лука, специальным ключом сократил и натянул тетиву длиной в несколько метров, пропущенную через систему блоков. Хороших стрел с выточенными древками было всего пять, но у него оставался изрядный запас наконечников в специальном мешочке.

Он подхватил мачете и отправился искать материал для стрел.

Заняло это немало времени: найти в природе достаточно ровные ветки – не самое простое занятие. Ведь, по уму, изготовление простых стрел должно длиться целую зиму: отобранные ветки, утяжеленные гирями, вешают где-то в сухом месте и ждут, пока они просохнут и сделаются идеально ровными, – и только потом прилаживают к ним оперение и наконечники.

Я сижу и делаю стрелы. Это успокаивающее занятие. Люди из примитивных культур проводят таким образом большую часть времени. Делают стрелы, чинят упряжь и доспехи, шьют одежду. Это нужно делать непрерывно, и мне необходимо к этому привыкать. Пояс, полный золота, ничего здесь не изменит. Я не могу вызвать такси, поехать в супермаркет и купить там себе вязанку стрел или пачку ризотто с дарами моря. Наверняка где-то есть базар, но в целом мало кто продает сапоги, стрелы, лук, булки или масло. Всякий делает такие вещи сам. Каждый сам кормит курей, печет хлеб, ткет одеяла и варит пиво. Ты можешь где-то купить гвозди или крючки, но здесь нет магазинов промтоваров. Это земледельческая культура.