Фрэнк Герберт - Дюна. Мессия Дюны. Дети Дюны (сборник)

Та села, отметив, как сын изучает комнату.

Пауль какие-то мгновения помедлил – не садился. Легкая неправильность в движении воздуха сказала ему, что где-то справа, позади шкафов, был потайной выход из комнаты.

– Может быть, присядешь, Пауль Атрейдес? – пригласил Кинес.

«Как старательно он избегает произносить мой титул», – подумал Пауль. Однако он сел и молча ждал, пока усядется Кинес.

– Ты понял, что Арракис может быть раем, – начал эколог. – Но, как сам видишь, Империя присылает сюда лишь своих головорезов да охотников за Пряностью!

Пауль показал ему большой палец, на который он надел герцогский перстень.

– Ты видишь это кольцо?

– Да.

– Знаешь, что это означает?

Джессика обернулась и в упор посмотрела на сына.

– Твой отец лежит, мертвый, в руинах Арракина, – сказал Кинес. – Значит, ты, теоретически, – герцог.

– Я – солдат Империи, – резко ответил Пауль, – так что теоретически я – головорез…

Лицо Кинеса омрачилось.

– Даже когда над телом твоего отца стоят сардаукары?

– Сардаукары – одно, а законный источник моей власти – совсем иное, – ответил Пауль.

– Арракис сам решает, кому носить мантию вождя, – отрезал Кинес.

И Джессика, вновь повернувшаяся к нему, сказала себе: «В этом человеке – сталь, никем не укрощенная… а нам нужна сталь. Но Пауль играет с огнем…»

Пауль же произнес:

– Сардаукары лишь показывают, как боялся Император моего отца. А теперь я дам Императору причины бояться…

– Мальчик, – сказал Кинес, – есть вещи, которые ты не…

– Впредь, – оборвал его Пауль, – называй меня «сир» или «милорд».

«Мягче надо, мягче!» – воскликнула про себя Джессика.

Кинес уставился на Пауля, и Джессика заметила в его лице одновременно восхищение и усмешку.

– Сир , – едва уловимо помедлив, произнес Кинес.

– Я стесняю Императора, – сказал Пауль. – Я стесняю всех, кто хотел бы поделить Арракис как свою добычу. И пока я жив, я намереваюсь и впредь так их стеснять, чтобы застрять в их горле, словно кость, – чтобы они подавились и задохнулись!..

– Это все слова, – отмахнулся Кинес.

Пауль в упор посмотрел на него. Наконец он заговорил:

– У вас есть легенда о Лисан аль-Гаибе, о Гласе из Внешнего Мира, о том, кто поведет фрименов в рай. У вас есть…

– Предрассудки! – буркнул Кинес.

– Возможно, – согласился Пауль, – а может быть – и нет… Порой у предрассудков бывают странные корни и еще более странные плоды.

– У тебя есть план… Это-то мне по крайней мере ясно… сир.

– Могли бы твои фримены предоставить мне бесспорные доказательства того, что во всех этих делах замешаны сардаукары, переодетые в харконненскую форму?

– Пожалуй, да.

– Император, разумеется, вернет здесь власть Харконненам, – пояснил Пауль. – Может быть, даже назначит правителем Зверя Раббана. Пусть. Но раз Император позволил себе увязнуть здесь так, что ему уже не скрыть свою вину – пусть считается с возможностью представления Ландсрааду официального протеста. Пусть он ответит там, где…

– Пауль! – воскликнула Джессика.

– Предположим, что Высший Совет Ландсраада примет твое дело к рассмотрению, – возразил Кинес. – Тогда возможен лишь один исход: тотальная война Империи и Великих Домов.

– Хаос, – кивнула Джессика.

– Но я, – сказал Пауль, – представлю свое дело не им, а самому Императору. И предложу ему альтернативу хаосу.

– Шантаж? – сухо спросила Джессика.

– Ну, шантаж – это лишь один из инструментов политики, как ты сама объясняла, – ответил Пауль, и Джессика услышала горечь в его голосе. – Дело в том, что у Императора нет сыновей. Только дочери.

– На трон метишь? – усмехнулась Джессика.

– Император не посмеет рисковать – тотальная война может взорвать Империю, – сказал Пауль. – Сожженные планеты, всеобщий хаос – нет, на такой риск он не пойдет.

– Ты затеваешь отчаянную игру, – задумчиво сказал Кинес.

– Чего более всего боятся Великие Дома Ландсраада? – спросил Пауль. – Больше всего они боятся именно того, что происходит на Арракисе – здесь и сейчас. Того, что сардаукары перебьют их поодиночке, одного за другим. Вот, собственно, почему и существует Ландсраад. Это – то, что сцементировало Великую Конвенцию. Лишь объединившись, Великие Дома могут противостоять силам Империи.

– Но они…

– Они боятся именно этого, – повторил Пауль. – Арракис станет для них тревожным сигналом. Каждый из них увидит себя в моем отце – увидит, как волки отбивают овцу от стада и режут ее…

Кинес обратился к Джессике:

– Может сработать этот план?

– Я не ментат, – ответила Джессика.

– Но ты – из Бене Гессерит.

Она испытующе взглянула на него, затем произнесла:

– В его плане есть и сильные, и слабые стороны… как у любого плана на этом этапе. И всякий план зависит от исполнения не меньше, чем от замысла…

– «Закон есть высшая наука», – процитировал Пауль. – Так начертано над воротами императорского дворца. Вот я и хочу показать ему, что такое закон.

– Главное же, я не уверен, что могу доверять тому, кто задумал подобное, – проговорил Кинес. – У Арракиса есть собственный план, который мы…

– Взойдя на трон, – спокойно сказал Пауль, – я смогу мановением руки превратить Арракис в рай. Этой монетой я и собираюсь заплатить за вашу поддержку.

Кинес застыл.

– Моя преданность не продается, сир.

Пауль в упор взглянул на него через стол, встретив холодный блеск синих – синих-на-синем – глаз. Он изучил властное выражение обрамленного бородой лица, и жесткая улыбка коснулась его губ.

– Хорошо сказано, – промолвил он. – Я приношу свои извинения.

Кинес посмотрел Паулю в глаза и наконец произнес:

– Ни один из Харконненов никогда не признавал своих ошибок. Возможно, ты и не такой, как они, Атрейдес.

– Может быть, таковы уж недостатки их воспитания, – усмехнулся Пауль. – Ты сказал, что твоя преданность не продается, но, думаю, есть у меня такая монета, которую ты согласишься принять. За твою преданность я предлагаю свою преданность. Целиком и полностью.

«Мой сын в полной мере обладает знаменитой искренностью Атрейдесов. У него есть это поразительное, граничащее с наивностью, чувство чести – и какое же это великое оружие!..»

Она видела, как потрясли Кинеса слова сына.

– Чепуха, – сказал Кинес. – Ты всего лишь мальчик, и…

– Я – герцог, – поправил Пауль. – И я – Атрейдес. Атрейдесы никогда не нарушали такой клятвы.

Кинес сглотнул.

– Когда я говорю «целиком и полностью», – продолжал Пауль, – я не делаю никаких оговорок. Я готов, если нужно, отдать за тебя жизнь.

– Сир! – вырвалось у Кинеса. Но теперь Джессика видела, что он обращается не к пятнадцатилетнему мальчику, а к мужчине – и к высшему. Теперь Кинес не иронизировал – королевское обращение значило именно то, что должно значить.