Ян Мортимер - Заложники времени

Теперь мне казалось, что голос звучит отовсюду. Я попытался лягнуть его правой ногой, но ощутил лишь пустоту и скользкую поверхность свинцовой крыши.

– Господи Иисусе, помоги мне, – пробормотал я.

– Наша мать поет лучше священника, – сказал голос.

– Прекрати! – крикнул я, но голос снова запел:

– Весело бывает летом…

Я снова лягнул его ногой и снова не ощутил ничего, кроме каменного парапета.

Я рухнул на колени, прижался лбом к холодному свинцу и начал молиться:

– О Мария, Матерь Божия, и святой Лазарь, чей праздник наступит завтра, и святой Петр, защитник этой церкви, спасите меня от этого безумия!

– Я – твоя совесть, Джон.

Я потерялся, как моряки на дрейфующем судне. Я рухнул в мрачнейшее море.

– Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли…

– Прекрати! Прекрати это! – кричал я, колотя кулаками по парапету. Я разбил костяшки пальцев, и они болели так же сильно, как в тот день, когда священник наказал меня.

Я чувствовал, что рядом кто-то есть, кто-то ждет… Камни шептались…

– Ты не получишь мою душу, – пробормотал я. – Ты не получишь мою душу!

– Разве ты не понимаешь, что почти ничего не сделал, чтобы заслужить царствие небесное?

– Я… Я пытался спасти ребенка…

– Но именно из-за тебя младенец погиб в пламени, – ответил голос. – Теперь умрет и кузнец, и его дочь, и ее ребенок.

– Мне так жаль… Мне очень жаль…

– Что ты сделаешь, чтобы это исправить?

– Как это исправить? В мире столько дурного и неправильного… Как я могу склеить все разбитые горшки в этом городе, вернуть все исчезнувшие улыбки, залечить все разбитые сердца и прикушенные языки? Как я могу исправить творение Господа, если этого не смог даже сам Он?

Наступила тишина.

– Почему ты думаешь, что Господу нужно только совершенство? – спросил голос. – Если ты веришь, что все на небесах и на земле создано Господом, то почему не веришь, что он создал грех? Сожаления? Неудачи? Как ты думаешь, кто создал проклятие?

– Я верю в милосердие Господа…

– Разве не веришь ты в то, – продолжал голос, – что если бы Бог желал совершенства своего творения, то этого не случилось бы мгновенно и радостно? Как могла бы существовать праведность, если бы не было греха?

– Как могу я исправить то, что совершил?

Голос молчал. Я услышал ответ через несколько минут, которые показались мне вечностью.

– У тебя есть семь дней на то, чтобы спасти свою душу. Если ты покоришься мне.

– Покорюсь тебе? Как?

– Отправляйся в Скорхилл, к кругу камней.

Я ждал чего-то еще, но вокруг царила тишина. Ни шепотов, ни песен, ни голоса. Я не слышал, как этот кто-то ушел. Я ничего не видел. Я был на крыше собора в полном одиночестве и мраке и дрожал от холода.

Теперь я не понимал, явился ли мне ангел, чтобы спасти мою душу, или меня искушал демон, желавший купить ее. Может ли судьба человека зависеть от слов, произнесенных шепотом во мраке ночи? Я не знал, но я знал, что Бог или дьявол задал мне вопрос, и единственный способ ответить на него – отправиться в Скорхилл.

Я не спал до рассвета. Как только веки мои опускались, я тут же просыпался. Я видел чаек, которые кружили над собором и городскими стенами и посылали хриплые проклятия людям, сновавшим внизу. Птицы усаживались на крышу церкви, расположенной западнее собора, и с холодным безразличием оглядывали страдающий город. Ветер раздувал мой капюшон, а я с тем же холодом смотрел на птиц. Наступил день святого Лазаря. Я закусил губу, вспомнив несчастного младенца. Но я не мог не понимать, что его душа – одна из многих, отлетевших этой ночью. Люди выносили умерших из домов и оставляли на улицах для могильщиков. Они с ужасом смотрели на тела, появившиеся прошлым вечером, на трупы любимых дочерей и сыновей.

– Джон! Джон, ты там?

Я пополз вперед и посмотрел за край парапета. Меня всего колотило от холода. Внизу стоял Уильям. В одной руке он держал мою суму, в другой – свою. Волосы его были растрепаны.

– Ричард пошел к городским властям. Он говорит, что ты специально принес зараженного ребенка в его дом, чтобы убить его. Он будет требовать, чтобы тебя повесили.

Я вспомнил голос, говоривший со мной ночью. Нужно ли рассказать Уильяму?

– Ты спустишься? Я принес твои вещи…

События прошлого дня промелькнули в моем мозгу – от облетевшего дуба в Хонитоне до драки в доме кузнеца. Мне не хотелось верить своим воспоминаниям, но они были подобны глубоким ранам. Мне было так больно, что я никак не мог об этом забыть… Я увидел, как через двор собора идет священник в рясе. Он заметил двух мужчин, направляющихся к нему, и отступил в сторону, предпочтя ступить в грязь, чем встретиться с ними. Даже здесь, на святой земле, люди избегали друг друга. Но кто захочет оставаться в одиночестве?

Болезнь несет не только страдания. Она лишает нас человечности.

– Давай же, Джон! Ради всего святого! – крикнул Уильям.

Я спустился во двор. Уильям держал мою дорожную суму на вытянутой руке. Неужели и он боится находиться рядом со мной? Уильям заметил выражение моего лица, наклонился и обнял меня. И мы с ним пошагали к северным воротам.

На всех улицах лежали тела – могильщики еще не проезжали. На Северной улице я увидел растрепанную светловолосую женщину с искаженным страданием лицом. Закрыв глаза, она скорчилась над телом ребенка. Женщина не ушла, оставив труп, а сидела над ним, издавая монотонные стоны. Неожиданно появился могильщик. Схватив ребенка за ногу, он швырнул труп в повозку. Женщина издала дикий вопль, вцепилась ногтями в стену дома и стала колотить ее кулаками. Мы смотрели, как повозка продвигается по Северной улице: вначале в ней лежало четыре трупа, но, когда она подъехала к воротам, трупов было уже восемь.

Привратника мы не увидели, а ворота были открыты. Нам повезло. Выбравшись из города, мы направились к большому мосту, по которому можно было попасть в пригород Ковик, расположенный на другом берегу реки. С моста я увидел крыс, копошившихся на болотистом берегу. Горожане сваливали туда мусор, и крысам было раздолье. Городская помойка была завалена испорченным мясом, содержимым помойных ведер, обрезками овощей. Я увидел даже труп собаки. Улицы Ковика были пустынны. Большинство окон все еще было закрыто ставнями. Мы прошли еще милю. Когда мы поднимались на крутой холм Дансфорд, карабкаясь по камням и скользя на замерзшей грязи и опавших листьях, взошло солнце. Я обернулся, чтобы еще раз взглянуть на собор, гордо высившийся над городом. Как часто любовался я им отсюда в прошлом… Этот собор был для меня спасением души и моей работой. Теперь же его шпили стали двумя последними оплотами надежды, а я шел в противоположном направлении. Что ждет меня дома? И в Скорхилле? Настали времена библейских ужасов – Потоп, гибель Содома и Гоморры, Исход из Египта. Случалось ли после этого что-то подобное сегодняшней чуме?