Эмили Сувада - Этот жестокий замысел

У Лаклана не могло быть рыжих волос. Или это бы читалось в его генетическом профиле. Волосы Лаклана темно-каштановые, почти черные. У него даже нет рецессивных признаков гена рыжих волос.

Я бы это знала. Та же ДНК хранится и в моих клетках.

Леобен распахивает одну из дверей и заводит меня в маленькую лабораторию. Стеллаж у дальней стены заполнен жуткими хирургическими инструментами, рядом с ним гудит генкит, а в центре комнаты стоит металлический стол, на который подняли пластиковые стулья. Стены и пол выложены глянцевой белой плиткой, к одной из стен прикреплен лабораторный стол с несколькими раковинами. По экрану в углу под потолком идут зеленые и фиолетовые статические помехи.

Когда я вхожу в комнату, на меня не накатывают воспоминания – просто смутные сенсорные вспышки боли, холода и полузабытья от обезболивающих. Я смотрю на полки со скальпелями и пилами, датчиками и мотками кабелей. Коул говорил, что иногда воспоминания не стоят той боли, которую они в себе несут. И, стоя в этой комнате, мне трудно не согласиться с этим.

Может, существуют вещи, о которых лучше не вспоминать.

Леобен захлопывает за нами дверь.

– Здесь можно разговаривать свободно. – Он указывает на потолок: – Ни одной камеры. Они боялись, что кто-нибудь взломает компьютеры лаборатории и увидит, что здесь творилось.

Я коротко киваю и отхожу в дальний угол комнаты, потирая прядь все еще влажных волос между пальцами.

– У Лаклана же каштановые волосы, да?

– Столько, сколько я себя помню.

– Тогда о чем говорил Бринк?

Леобен скрещивает руки на груди и прислоняется к лабораторному столу.

– Может, Лаклан использовал в молодости какой-то алгоритм, чтобы изменить их цвет на рыжий.

Я качаю головой:

– Тогда еще не существовало гентеха. Если он и использует что-то, чтобы изменить цвет волос, то делает это сейчас. Но даже в этом случае под темными волосами скрывался бы ген рыжих. Гентех не изменяет естественную ДНК. Только мое тело на это способно. К тому же я знаю геном Лаклана, и его волосы темные.

– Может, он маскирует свою ДНК, – говорит Леобен. – Дакс же сказал, что может подделать наши, чтобы мы попали в бункер.

Я упираюсь руками в лабораторный стол и склоняюсь над одной из раковин. Это возможно. Я слышала об алгоритмах, которые обманывали генкиты, искажая ДНК. Генкиты не очень надежны, поэтому я и не понимала, кто он на самом деле, пока жила в хижине. И если Лаклан действительно рыжий, то он пошел на многое, чтобы скрыть это. Но тогда мне непонятно другое – Лаклан превратил меня в свою дочь. Он сделал меня похожей на себя.

Так почему он сделал меня похожей на свой ненастоящий образ?

– Скорее всего, Бринк просто пытается забраться тебе в голову, – говорит Леобен. – Это в стиле Центрального штаба. Ты же видела, что они сделали с Даксом.

Я перевожу на него взгляд:

– Кстати… Дакс. Ничего не хочешь мне сказать?

Он отворачивается, задевая каблуком дверцу шкафчика под лабораторным столом.

– Нечего рассказывать.

– Ну-ну. Так почему ты промолчал?

Он приподнимает бровь:

– Может, потому что Дакс твой бывший, а в вашу последнюю встречу он стрелял в тебя, а ты откусила ему ухо.

– Справедливо, – бормочу я.

Он запрокидывает голову:

– Я даже не думал, что Дакс мне действительно небезразличен, но теперь, когда он заражен… Не могу сосредоточиться на чем-то другом.

Я отхожу от стола, стараясь не обращать внимания на вспышку ревности после его слов. То, что происходило между мной и Даксом в хижине, сложно назвать отношениями, к тому же последние два года мы провели врозь, а сейчас я с Коулом. Мне следует порадоваться за Ли, и я рада, но почему-то мне до сих пор сложно расслабить плечи.

Я снимаю один из стульев со стола.

– Как давно вы вместе?

– Мы не вместе. – Он подходит ко мне, хватает стул и ставит его на пол. – Я не знаю. Год примерно.

Я закатываю глаза:

– Год? Нет, ребята, вы определенно вместе.

Он поднимает два последних стула обеими руками и опускает их. Его движения быстрые, но грациозные.

– Не все влюбляются с первого взгляда, как вы с Коулом. Между нами ничего нет. Он пытался разобраться с вакциной, поэтому проводил тесты, чтобы лучше изучить меня, и мы… подружились.

Мурашки побежали по коже при мысли о Даксе, который проводит исследования на Леобене. Не представляю, как это могло их сблизить . Я перевожу взгляд на изогнутые шрамы, которые выглядывают из-под воротника его майки, и он тут же поднимает руку, чтобы прикрыть их.

– Кстати, об исследованиях, – говорит он, поглядывая на стеллаж с медицинскими инструментами. – Я никогда не спрашивал – Лаклан проводил какие-нибудь тесты на тебе, когда вы жили в хижине?

– Я еще не закончила разговор о Даксе, – возражаю я.

– Зато я закончил. – Он скрещивает руки на груди. – Так проводил?

Я сажусь на один из стульев, чувствуя, как покалывает кожа на груди там, где когда-то находились шрамы, как у него. Сейчас там ничего нет, но остались шрамы вдоль позвоночника.

– Нет, тогда он не причинял мне вреда, если не считать кода, который он загрузил, чтобы помешать мне копаться в своей панели. Из-за него полопалась кожа на спине, когда я попыталась установить эстетический модуль.

– По моему мнению, это смело можно записать в графу «причинение вреда». Какой же он урод!

– Да, – бормочу я, ерзая на стуле от неосознанного желания броситься на защиту Лаклана.

Почему-то, несмотря на все случившееся, мне все еще тяжело слушать оскорбление в его адрес. И это раздражает.

– Я не понимаю смысла всей этой шарады под названием «сделать тебя своей дочерью», – говорю я. – Особенно если я не похожа на него.

Леобен прислоняется к лабораторному столу, скрещивая руки на груди.

– Каким он был в роли твоего отца?

Я пожимаю плечами, а затем начинаю водить пальцами по царапине на металлическом столе.

– Не знаю… Он много работал. С ним было приятно кодировать вместе, но в остальное время он вел себя довольно сдержанно. Он никогда не был по-настоящему ласковым, но всегда защищал меня, поэтому я считала, что такой и должна быть любовь.

Леобен качает головой:

– Это не любовь, кальмар. Так что выкинь из головы это дерьмо. Не стоит путать чувство защищенности и любовь.

Мои плечи напрягаются.

– Я знаю, что такое любовь.

– И при этом влюбилась в парня, который помешан на твоей защите.

Я поднимаю на него глаза, сжимая руки в кулаки:

– А ты переживаешь из-за парня, который проводил на тебе эксперименты.

Леобен отводит взгляд.

– Черт, – говорю я. – Прости, Ли. Мне не стоило этого говорить.

– Все нормально, – глядя на стол, отвечает он. – Я знаю, насколько все кажется странным, поверь мне.