Александр Бобров - Все реки, набережные и мосты Москвы

А еще, конечно, мы ходили с братом и друзьями по берегу невидимой Неглинки в знаменитые Сандуновские бани. Они, как и переулок, были названы в начале прошлого века в честь знаменитой актрисы-певицы Сандуновой. Так их зовут теперь, так их называли и в пушкинские времена. По другую сторону Неглинки, в Крапивинском переулке, как вспоминает Владимир Гиляровский, на глухом пустыре между двумя прудами, были еще Ламакинские бани. Их содержала Авдотья Ламакина. Место было трущобное, как и вся округа, бани грязные, но, за неимением лучших, они были всегда полны народа.

Во владении Сандуновой и ее мужа, тоже знаменитого актера Силы Сандунова, дом которого выходил в соседний Звонарный переулок, также был большой пруд. Здесь в 1806 году Сандунова выстроила хорошие бани и сдала их в аренду Ламакиной, а та, сохранив обогащавшие ее старые бани, не пожалела денег на обстановку для новых. Они стали лучшими в Москве. Имя Сандуновой содействовало успеху: бани в Крапивинском переулке так и остались Ламакинскими, а новые навеки стали Сандуновскими.

«В них так и хлынула Москва, – вспоминает «король репортажей, – особенно в мужское и женское «дворянское» отделение, устроенное с неслыханными до этого в Москве удобствами: с раздевальной зеркальной залой, с чистыми простынями на мягких диванах, вышколенной прислугой, опытными банщиками и банщицами. Раздевальная зала сделалась клубом, где встречалось самое разнообразное общество, – каждый находил здесь свой кружок знакомых, и притом буфет со всевозможными напитками, от кваса до шампанского «Моэт» и «Аи». В этих банях перебывала и грибоедовская, и пушкинская Москва, та, которая собиралась в салоне Зинаиды Волконской и в Английском клубе. Ну, при нас публика была попроще, но и литераторы, и футболисты, и прочие знаменитости сюда захаживали. Через два века любимые бани для многих из нас стали недоступными по цене.

Еще в XIX веке Неглинка сделалась одной из основных торговых улиц Москвы: здесь были построены пассажи – Голофтеевский, Солодовниковский, Петровский. Теперь в них модные и тоже недоступные для многих бутики. В начале 1890-х годов было сооружено здание Госбанка (архитектор К. М. Быковский, флигели – И. В. Жолтовский).

На Неглинке находилась гостиница «Европа» (затем «Арарат») с самыми дешевыми из шикарных кафе и ресторанов – со старой мебелью, росписью и подушками на диванах. Это был первый ресторан, куда я попал с отцом и где впервые попробовал настоящие, а не нынешние ларечные чебуреки.

В том месте, где заканчивается Крымская набережная (ее название происходит от бывшего здесь в старину двора, где останавливались послы Крымского хана), Москва-река, раздваиваясь, образует мыс, оформленный гранитными сходами-трибунами водноспортивной базы «Стрелка» (слева от нее – Водоотводный канал). Сооружение канала началось в 1783 году для того, чтобы в половодье воды Москвы-реки не разрушали опоры единственного тогда постоянного городского моста – Большого Каменного. Когда-то на месте канала была старица (древнее русло) Москвы-реки. Потом вся эта местность стала сплошным болотом, ежегодно заливаемым в половодье водой. Длина канала – 4 км, а ширина – от 30 до 50 м, при глубине около 2 м. Москвичи иногда, по старой привычке, называют его «канавой», но восемь красивых мостов и хорошеющие год от года набережные, облицованные гранитными плитами, делают Водоотводный канал настоящим украшением города.

Пожалуй, без этой родины на берегах Обводного канала не было бы ни меня как литератора, ни личностного восприятия столицы, Москвы-реки и самого колоритного района мегаполиса.

«Я знаю тебя, Замоскворечье, имею за Москвою-рекой друзей и приятелей, и теперь еще иногда брожу по твоим улицам. Знаю тебя и в праздник и в будни, и в горе и в радости, знаю, что творится и деется по твоим широким улицам и мелким частым переулочкам», – говорил Александр Николаевич Островский.

Лучшая картина на Замоскворечье – музей под открытым небом – видна с Кремлевского холма. Самое точное описание с высоты птичьего полета и державного орла оставил Лермонтов в ученическом очерке «Панорама Москвы», где он запечатлел вид на Замоскворечье с колокольни Ивана Великого. Этот издревле обжитой район опоясан, как подковой, излукой Москвы-реки и параллельного ей Обводного канала, проведенного на месте естественного рукава. Выход к воде с трех сторон света и двойная водная преграда, которая отрезала его в половодье от остальной Москвы, поддерживало ощущение и построение какой-то особой слободской жизни, которая царила здесь с XVI века. Стрелецкая, Толмацкая, Овчинная, Кузнецкая, Садовническая слобода держались обособленно, каждая имела свое управление, главный храм, чтила свой праздник. Самой крупной была Кадашевская слобода, где жили царские ткачи и мастерицы полотняного дела. Жители слободы, поставлявшей ткани ко двору, имели особые привилегии и не несли налоговых повинностей. Потому и построили они самую роскошную и изящную церковь Воскресения в Кадашах – замоскворецкую свечу, вошедшую в мировые учебники архитектуры как образец московского барокко. Под ее сенью и вырастал я в конце двора по Кадашевской набережной, в полуподвальной квартирке с соседями. Двор моей школы был за полуразрушенной кирпичной стеной и частными сараями: ведь отопление было печное.

Наш двор по Кадашевской набережной, 26, состоял из нескольких небольших домов, а главный жилой двор с подворотней, выходящий на Обводной канал, был двухэтажным. Появился он, по-видимому, в последней четверти XVIII века. Известно, что в 1770-х годах в его нижнем этаже размещались лавки и блинная, а верхний (в ту пору деревянный) был жилым. Радикальной перестройке здание не подвергалось, что, безусловно, умножало его ценность. Необычайное единство всей застройки моей Кадашевской набережной объясняется не только единовременностью основных сооружений, но и общностью задачи для каждого владельца (после того, как был утвержден в 1775 году проект Водоотводного канала) придать набережной парадный вид, не теряя ее практического, житейского предназначения. Застройка, уникальная по сохранности, дошла до перестроечно-рыночных времен и что? Где общая для каждого владельца идея? Просто возвести новодел, покрасить его, как игрушечный домик, поставить охрану – самое простое. Лучшая часть Замоскворечья – омертвлена, никак не используется в туристско-социальных целях. Здесь по вечерам и в выходные – ни души, только иномарки по набережной просвистывают.