Михаил Трофименков - Убийственный Париж

Жили-были в Париже два брата, близнецы и аферисты — эту историю я узнал со слов внука одного из них. Когда у них иссякала фантазия, они отправлялись на прогулку в Люксембургский сад, где им неизменно что-нибудь да приходило в голову. Возможно, в самой атмосфере сада есть что-то магическое, благодатное для мошенников. Недаром именно здесь Миттеран в 1959 году замыслил инсценировать покушение на самого себя (12).

И вот в один из таких «мертвых сезонов» братья заметили в саду увечного старика в застиранной, ветхой гимнастерке времен Первой мировой войны, который подметал опавшие листья. С первого взгляда было понятно: каждое движение дается бедняге с таким трудом, что может оказаться последним в его жизни. Братья переглянулись и шагнули к старику. Они понимали друг друга без слов. С близнецами такое бывает.

— Дедушка, — спросили они его, — вы воевали?

Ветеран обрадовался возможности хоть с кем-то поболтать.

— О да! Четыре года — от звонка до звонка — в месиве траншей. Три ранения. Марна. Верден, Сомма…

— И награды у вас есть?

— А как же! Вся грудь в орденах. Я горд тем, что один из них мне вручал сам маршал Фош, другой — маршал Петэн, а еще один…

Братья деликатно перевели разговор на интересовавшую их тему:

— И как вам живется, дедушка?

— Ох, и не говорите. Старуха моя — совсем больная. Дочку муж бросил, она к нам вернулась с тремя детьми, на работу ее никто не берет. Вот и пришлось мне на старости лет за метлу взяться. А живу-то я на другом конце, в Порт-де-Лила. В четыре утра из дому выхожу, к ночи возвращаюсь, и всё пешком, метро-то денег стоит. И так семь дней в неделю.

— И сколько вам платят, дедушка?

Старик назвал не вызывающую ничего, кроме жалости, сумму. Условно говоря, сто франков.

— Дедушка, а не хотите ли работать на нас? Шесть дней в неделю, с десяти до шести, обед в ресторане за наш счет, оплачиваемый отпуск. На работу и обратно вас отвозят на машине. А платить мы будем сто тысяч. Как вы на это смотрите?

В старике проснулся старый солдат, он гневно расправил плечи и сделал такое движение, словно собирался замахнуться на благодетелей метлой:

— Да вы… Да я… Да я сейчас полицию позову! Ведь это же наверняка что-то незаконное. Честные люди таких денег не платят! Да как вы посмели…

— Что вы, что вы, дедушка, честнее работы не бывает. Вам придется всего лишь сидеть на свежем воздухе за столиком и подписывать совершенно официальный документ, в котором не будет ни слова лжи.

На следующее утро у выхода с Эйфелевой башни появился столик, за которым восседал образцово-показательный и совершенно неподдельный ветеран с иконостасом орденов. Насладившимся видом Парижа с высоты птичьего полета туристам он предлагал за вменяемую сумму — скажем, за сто франков — выписать сертификат, удостоверяющий, что они действительно поднимались на легендарную башню. Дед был предельно официален и строг: требовал предъявить удостоверение личности, а данные вносил в документ. Если документов у туриста не оказывалось, он был непреклонен: ничего не могу поделать, таковы правила.

И так — пять, а то и шесть лет подряд.

Лафа для близнецов кончилась, когда на заседании совета директоров башни (точнее говоря, когда заседание уже закончилось и участники собирали бумаги) кто-то из них хлопнул себя по лбу: «Господи, давно хочу спросить, да все забываю. Кому пришла в голову гениальная мысль посадить у выхода ветерана выписывать сертификаты? Это же наверняка принесло нам бешеные доходы. Надо автора идеи поощрить, премировать». Все переглянулись: «В самом деле, КОМУ пришла в голову эта гениальная мысль?» Немая сцена.

Старик, заметно поправивший за годы работы на близнецов здоровье, безбедно прожил оставшиеся годы. А близнецы снова стали молчаливо мерить шагами аллеи Люксембургского сада. Возможно, им было грустно, потому что они отдавали себе отчет: прекраснее аферы, чем эта, в их жизни, скорее всего, не будет.

P. S. Афера Виктора Люстига лежит в основе новеллы Романа Полански, вошедшей в фильм «Самые прекрасные мошенничества в мире» (1964).

Угол улицы Гренель и бульвара Инвалидов. Холодная, властная, гулкая эспланада Дома инвалидов. Одна из самых прекрасных парижских панорам.

В Париже нет лучше места, чтобы быть убитым, чем на фоне этой торжественной декорации.

В Париже нет лучше места, чтобы убить, чем этот квартал административных зданий.

Не распахнутся окна, не вывалит из-за угла стая гуляк. Не запомнит убийцу клошар, незаметный под кучей тряпья. Откуда здесь гуляки, откуда клошары?

Это сейчас, а представьте себе декабрь 1945 года. Вечер, темень, промозглый туман. Автомобилей почти не встретить. Некоторые здания пустуют. В министерствах дежурят на входе вахтеры, но они лишний раз не сунутся наружу. В Париже небезопасно.

Слишком много оружия разбрелось по стране, слишком многие узнали его власть и поверили в нее. Мировая война обернулась гражданской. Франция сводит счеты сама с собой, думая, что сводит счеты с предателями: это называется «очищение».

В такое время и в таком месте только женщина может хлопнуть дверцей автомобиля, не дождавшись, пока спутник поменяет лопнувшую шину. Они опаздывают в театр, она не будет ждать ни минуты, она вызовет такси.

Неподалеку — комиссариат, откуда можно позвонить, — она уточнит дорогу у юного постового Тестю. Пока женщина ждет такси, Тестю сообщит: по словам прохожих, неподалеку кого-то ранили. Она пропустит это мимо ушей.

Она просит таксиста проехать через перекресток, где оставила друга. На углу Гренель и Инвалидов в «скорую помощь» загружают носилки с раненым. Женщина восклицает: «Они убили меня! Они меня убили!» Ей разрешат сопроводить друга в госпиталь. Правильнее сказать: тело друга. Жизни в нем — на полчаса.

Этого не может быть, это слепой кошмар: как дома в рапиде, осыпается жизнь. Зло, сгустившееся из тумана, нанесло по какой-то прихоти удар — и вновь рассеялось туманом. Но не один туман виной тому, что происходящее напоминает сон.

Так получилось, что о раненом, лежащем на мостовой, сказали Тестю люди, прекрасно знавшие жертву. Оба они — адвокаты. Пьер Ролан Леви задержался на работе в опустевшем Министерстве труда. Гийом Аното то ли зашел к нему, то ли случайно встретил на улице. Во всяком случае, они несколько раз заходили в министерство и выходили из него.

Более того, они оба — знакомые, если не друзья, той женщины. Она — тоже адвокат, работала с Аното в конторе прославленного и несколько зловещего Мориса Гарсона (14).

Париж — город не до такой степени маленький, чтобы трое друзей-адвокатов случайно сошлись на этом перекрестке, в этот час, в этот туман, над этим трупом. Так бывает только во сне.