Михаил Трофименков - Убийственный Париж

Вот что писали СМИ. Лебовичи «поддерживал отношения с кругами, близкими международному терроризму». «Все ненавистники буржуазного общества, христианской и западной цивилизации завораживали этого израэлита». «Как все влиятельные евреи, он был склонен <���…> субсидировать подрывную деятельность».

Лебовичи, «завороженный подпольем» и «криминальной маргинальностью», «желал творить зло», «окружил себя гангстерами». «Играл с огнем», «катился по наклонной», «накликал убийство». «Хочешь жить опасно — принимай риски». Не влияние ли Дебора тому виной? «Странный человек этот Дебор» — «бешеный», «дьявол» Лебовичи, «главный организатор подрывной деятельности в 1968 году». Программа ситуационистов, как известно, такйва: «Дискредитировать добро. Компрометировать лидеров. Искажать их слова. <���…> Дезорганизовать власть. Сеять рознь между гражданами».

«Кому это выгодно? Кто дергал за нитки эти кровавые куклы?» Лебовичи и Дебор — агенты КГБ, сатанисты, связанные с «советским генералом палестинской армии». «Мадам Лебовичи — дочь дантиста из Турина»? Какие еще нужны доказательства его связи с «красными бригадами». Жена Дебора — китаянка, дочь хозяйки ресторана? «Там столовались агенты коммунистического Китая». У контрразведки ничего нет против Дебора? Он путешествует по поддельным документам, а «его телефон нельзя прослушать, потому что у него нет телефона».

Гений полицейского романа Жан Патрик Маншетт сочинил свой нуар: «Я навещал Лебовичи в его офисе <���…> Он вел дела с мафией <���…> Он пытался втянуть в меня в покер на целую ночь <���…> У Дебора невероятный магнетизм, он использует психические техники». Когда все обвинения и оскорбления были уже повторены по нескольку раз, пошли мутные тексты о загородном доме Дебора: соседи часто замечали мощные автомобили, чьи владельцы оставались на ночлег. Как это подозрительно! Особенно бесило СМИ то, что Дебор, как и Лебовичи, никогда не фотографировавшийся, с элегантностью подпольщика ускользал, когда хотел, из-под носа десятков репортеров, неделями осаждавших его дом.

Его отказ превращаться в ненавистное «зрелище» казался «обществу зрелищ» подозрительным, а то и преступным.

Ненависть газет напоминала травлю Анри Кюриэля (9) накануне его убийства (1978): к ней был причастен Институт социальной истории и советологии. А незадолго до гибели Лебовичи издал «Историю анархизма» генсека института Клода Армеля, раскрыв в предисловии его нацистское прошлое.

Дебора допросили и отпустили с миром. Помимо него, следствие допросило двести восемьдесят восемь человек. От Гегана «требовали бесполезные уточнения об идеологической составляющей итальянского футуризма или советского конструктивизма». Актер Франсуа Перье попал под подозрение из-за своего имени. Писательница Еван Анска с трудом убедила следствие, что некто Дюмон, упомянутый ею в письме к «Лебо» в подозрительном контексте — «Берегите себя! Что касается Дюмона, я с ним расправлюсь», — герой ее романа, характер которого для готовившейся экранизации Лебовичи требовал углубить и сделать более зловещим.

За параллельное расследование, столь же безрезультатное, взялась подпольная комиссия, созданная леворадикальными друзьями Лебовичи и Дебора.

Компрометирующие Лебовичи версии убийства, связанные с его страстью к покеру и дорогим девушкам — и то и другое было хорошо известно, — появлялись в СМИ еще долго. Уже в 1993 году «Пари мач» отвел восемь полос фантасмагории о связи Лебовичи с некой Вероник Труа, манекенщицей, проституткой и советской шпионкой, чей якобы обезглавленный и обнаженный труп нашли в 1977 году в Йемене.

Что касается Дебора, он успешно судился с газетами, опубликовал «Соображения об убийстве Жерара Лебовичи», в память о друге не расставался с подаренным им шарфом и наложил запрет на показ своих фильмов. Запрет был снят самоубийством философа: 30 ноября 1994 года он выстрелил себе в сердце из карабина. За год до смерти Дебор писал: «Я не из тех, кого можно довести до самоубийства идиотской клеветой». По странному стечению обстоятельств в ночь со 2 на 3 декабря застрелился нотариус и издатель Жерар Вуате, занимавшийся после гибели Лебовичи делами его издательства, а 4 декабря — его друг, писатель Роже Стефан.

Убийцы Лебовичи не найдены.

P. S. Лебовичи — прототип продюсера Маркуса Дурмана, убитого за долги гангстерами, в фильме Эли Шураки «Лжецы» (1996). Ги Дебору посвящены документальные фильмы: «Ги Дебор: его искусство и его время» (1995) Брижитг Корнан и «Ги Дебор, странная война» (2000) Филиппа Соллерса и Эмманюэля Дескомба.

В годы оккупации домом номер 205 по бульвару Мальзерб владел человек, чье имя французы произносят: Жозеф Жуановичи или Жоановичи. Как звучало оно в родном Кишиневе, бог весть. В историю он вошел как «странный месье Жозеф». И правда странный: как его ни назови, получится оксюморон.

Миллиардер-тряпичник.

Еврей-гестаповец.

За бокалом шампанского шеф французского гестапо Лафон (37) дружески хлопал его по плечу: «Все-таки ты жидовская морда, Жозеф!» А тот маслено улыбался:

«А сколько стоит не быть ею, гаупштурмфюрер?» Сцену эту не оценить по достоинству, не зная, как выглядел Жозеф. Как антисемитская карикатура — вот как он выглядел. Особенно — в своем любимом полосатом халате а-ля Аль Капоне.

Бульвар особняков, бульвар Александра Дюма, композитора Форе, живописца Мейсонье, бульвар салона графини Вальтесс де JIa Биньи, где бывали Эмиль Золя и ведущие художники эпохи, и салона мадам де Сен-Марсо, прототипа мадам Вердюрен из романа Марселя Пруста, еще никогда не видел такого домовладельца.

Жозеф — один из трех евреев, которым Израиль отказал в праве на репатриацию.

В 1962 году из Израиля вышлют, обрекая тем самым на самоубийство, осужденного в США, но выпущенного под залог, больного лейкемией Роберта Соблена, психиатра и советского разведчика. В 1970-м откажут Мейеру Лански, стратегу мафиозного «синдиката убийств».

Первым же отказником был Жозеф. В октябре 1957 года он бежал в Хайфу через Женеву и Касабланку, с марокканским паспортом на фамилию Леви, но был выслан обратно. Не за нелады с налогами во Франции: это репатриации не помеха. Да и Франции Жоановичи был даром не нужен. В 1950-х его пытались выслать то в СССР, то в Румынию, которые дружно отказывались от такого подарка.

Почему его пытались сплавить русским или румынам? Кажется, держа нос по ветру, Жозеф в эпоху советско-германской дружбы принял советское гражданство, а после 22 июня 1941 года — румынское. А еще у него были сертификаты из префектуры полиции и румынской церкви на улице Дарю о православном вероисповедании.