Ксения Егорова - Художественные музеи Голландии

Франс Хальс. Банкет офицеров роты св. Георгия. 1627

Франс Хальс. Портрет стрелков роты св. Адриана. 1633

Франс Хальс. Регенты богадельни. 1664

Картины были заказаны как парные, и на это рассчитаны тонко продуманные созвучия в их композиции, тем не менее между ними существует известное различие.

На портрете регентов изображены, кроме старого слуги, пятеро мужчин, очень различных по своей внешности, характеру и духовным возможностям. Полный затаенной, но пугающе сокрушительной энергии пожилой человек слева противостоит своим безвольным то опустошенным, то опустившимся коллегам. Среди них привлекает внимание тщательно одетый по последней тогдашней моде щеголь у правого края картины. Нервными, рваными, стремительными мазками пишет Хальс каскады мятых изломанных складок на его белой рубашке; изящный жест руки в темной перчатке на фоне пышной белизны рукава; красноваторозовый чулок, обтягивающий его колено (самое яркое пятно на картине). Завершенная элегантность костюма, эстетическая выразительность этих тканей, этих красок находится в странном несоответствии с усталой опустошенностью помятого, какого-то бесформенного, хотя еще довольно молодого лица. Его сосед, отодвинутый несколько дальше в глубину картины, опустившийся и тяжело больной, бессмысленным взором смотрит прямо перед собой. Однако ни тот, ни другой, в сущности, не обращаются к зрителю, не замечают его, погруженные в бездумную апатию. В этом отношении исключением среди персонажей картины служит человек, сидящий в центре боком к столу. На его довольно молодом, привлекательном лице лежит печать ума и благожелательности; усталость и разочарованность его соседей приобретают у него значение оправданного, осмысленного мировосприятия. В обращенном на зрителя взгляде слишком много задумчивой отрешенности, чтобы между ним и зрителем установилась та живая связь, которая некогда была столь характерна для многих произведений Хальса.

Картина заметно пожухла, краски помутнели и потеряли глубину, и все же сила и виртуозность живописи свидетельствуют об огромных творческих возможностях восьмидесятилетнего художника. Случалось, что любители гладкой, «приятной» живописи бывали неспособны оценить красоту и выразительность глубоко субъективной, индивидуальной манеры Хальса. Говорили, что его картины написаны небрежно, что у художника от старости дрожала рука. Даже если это так и было, чувство формы у него было таким острым, что широкие, обобщающие мазки безошибочно лепили объем, передавали характер движения, фактуру ткани, сложное выражение человеческого лица.

Наиболее существенные черты портрета регентов находят завершенное, как бы окончательное выражение в портрете регентш, богатых попечительниц богадельни. Великолепно сохранившаяся живопись исполнена более тщательно и тонко, традиционная для подобных картин композиция незыблема в своем совершенстве. За исключением благодушной и жалкой, беспомощно улыбающейся пожилой кокетки, все регентши — глубокие старухи. Каждая из них — яркая и определенная индивидуальность: болезненная, сравнительно мягкая казначейша налево, злобная и страшная старуха рядом с ней, недалекая молодящаяся дама и, наконец, сидящая справа Адриана Бреденхоф — воплощение воли, внутренней силы и ледяной отрешенности от людских забот и страстей. Однако и в ней есть нечто от физического и морального умирания, уничтожения человека, которое в различной степени коснулось их всех, но заметнее всего сказалось на облике второй регентши слева. Истаявшая плоть обнажила кости черепа, полнота естественных человеческих чувств сменилась мелочной злобностью, старуха стала живым напоминанием о смерти. Только немолодая, но здоровая и добродушная служанка не подвластна могильному холоду, наполняющему картину.

Неуверенность и опустошенность, свойственные портрету регентов, в портрете регентш превратились в трагическое размышление о близкой смерти. Преследовавшая Хальса мысль воплотилась в изображении женщин, таких же старых, как и он сам. Однако содержание картин вовсе не исчерпывается личными переживаниями художника, как бы значительны они ни были. Не исчерпывается оно и ироническим разоблачением буржуазной благотворительности, хотя в холстах Хальса можно найти и такой оттенок содержания. Свои разочарования, горечь и тревогу Хальс умеет превратить в прозрение великой истины, в не подлежащую сомнению оценку человеческой жизни и человеческого общества. Некогда он прославлял это общество и эту жизнь, теперь он выносит им беспощадный, горький приговор. И голландское бюргерство и сам Хальс изменились так, что былые иллюзии стали невозможны.

Музейная экспозиция не кончается на поздних портретах Хальса. Можно переходить из одного зала в другой, рассматривать картины гарлемских живописцев конца XVII, XVIII, начала XIX века. Многие из них хороши и отличаются истинно голландским тонким пониманием красоты неяркого колорита, построенного на близких цветовых соотношениях. Однако лучше прийти в другой раз, чтобы уделить им то внимание, которого они заслуживают. После работ Хальса невозможно сосредоточиться на колористических тонкостях и воспринимать всерьез тихие речные виды, умело подобранные натюрморты, чисто выметенные городские площади и тщательно убранные комнаты, изображенные на этих картинах.

Муниципальный музей города Роттердама носит имя двух коллекционеров: Бойманса и ван Бёнингена. Как уже говорилось (см. введение), первому из них музей обязан своим возникновением в 1849 году, приобретение же коллекции второго (1958) определило новый, необычный для Нидерландов состав музейного собрания. До того в нем, как и повсюду, преобладали произведения голландских мастеров XVII столетия. Несколько непривычным был лишь раздел европейской, главным образом французской живописи конца XIX и XX веков. С коллекцией ван Бёнингена пришли всемирно известные творения нидерландских мастеров XV–XVI веков, работы итальянцев, фламандцев, французов. Музей располагает теперь наиболее обширным в Нидерландах собранием картин иностранных школ. Вместо всепоглощающего интереса коллекционеров XIX века к национальному художественному наследию здесь мы находим широкую общеевропейскую ориентацию в собирательстве.