Нина Калитина - Музеи Парижа

В отель Бирон хочется вернуться еще и еще. Здесь не только знакомишься с законченными произведениями, но и приобщаешься к творческой лаборатории мастера, видишь рождение замыслов.

Представление о Родене еще больше расширяется после поездки в Медон. Пройдя тенистую аллею, подходишь к двухэтажному дому с остроконечной крышей. За ним музей-ателье. Повторения, варианты произведений Родена, античные, восточные скульптуры, фрагменты архитектуры придают медонскому собранию пестрый, эклектичный характер. Экспозиция не так уютна, не так насыщена, как в отеле Бирон. И все же память о Родене живет и в Медоне, тем более что здесь находится его могила. Скульптор похоронен в саду, и над его прахом торжественно и печально возвышается фигура «Мыслителя» (1880). Обнаженный титан сидит, подперев подбородок рукой. Его раздумья невеселы, они согнули мощную спину, сделали печальным лицо. Глубокие тени падают из-под нависшей шапки волос, на переносице залегли резкие морщины, а слегка смещенный от движения руки рот делает лицо асимметричным. Если посмотреть на статую справа, то кажется, что человек, задумавшись, закусил зубами руку. Но не только голова, все тело титана как бы мыслит, ищет выхода из сложного клубка противоречий. Справа движение согнутых рук и ноги, резкая линия лба и носа, наклон спины делают фигуру пружинистой, предельно напряженной; с другой стороны впечатление меняется – левая рука безвольно опустилась на колено, пальцы не обхватывают его, а повисают в воздухе, «бездействуют».

Прошло почти пятьдесят лет, как не стало Родена, но над его могилой бодрствует «Мыслитель». Скульптор всегда утверждал, что искусство – это «радость разума. .. восторг ума. . . это высочайшая миссия человека, работа мысли, ищущей понимания мира и делающей этот мир понятным».

Антуан Бурделль (1861-1929), дом-музей которого находится около вокзала Монпарнас, был учеником и помощником Родена. После смерти самого знаменитого скульптора Франции Бурделль стал признанным руководителем и наставником молодого поколения. К нему со всех концов мира стекались ученики. Когда по четвергам он появлялся в Академи Гранд-Шомьер, его ждали восторженные толпы. Не менее людно бывало и в ателье: Бурделль весело и непринужденно что-то объяснял, доказывал, нередко спорил с учениками, взяв в руки кусок глины или перо с бумагой. Он никогда не считал деятельность художника порывом случайного вдохновенья-для него это был труд, ремесло, требующее системы, постоянной тренировки. Обычно мастер начинал с рисунков с натуры, затем переходил к зарисовкам по памяти, искал уже синтез, обобщение. Тот же метод виден и в скульптуре – первые этюды, как правило, были очень близки натуре, но, овладев предметом, Бурделль давал простор вдохновению, подчеркивал те черты, которые больше всего соответствовали его замыслу.

Когда-то шумное ателье превратилось теперь в музей, с любовью устроенный вдовой и дочерью скульптора. В нем выставлены рисунки, живописные произведения, карандаши, кисти, «молоточки» Бурделля. И даже столярные инструменты отца, бережно сохраненные мастером, гордившимся своим рабочим происхождением.

Но самое замечательное в музее – это скульптуры, все то, что заполняло жизнь Бурделля. Они во дворике слева от входа, во втором дворе за ателье, в открытых галереях первого и второго этажей внутри дома. Тут и проекты монументальных сооружений: статуй генерала Альвеара для Буэнос-Айреса и Мицкевича для Парижа, памятника шахтерам в Монсо-ле-Мин, рельефов для театра Елисейских полей.

Некоторые из этих работ можно увидеть в Париже. Отказавшись увековечить палача Коммуны генерала Галифе, Бурделль с большим энтузиазмом принял заказ на памятник Мицкевичу. В образ мятежного поэта он вложил все свои революционные симпатии. Мицкевич в трактовке Бурделля это прежде всего борец за свободу. У него вдохновенное лицо, обрамленное откинутыми назад волосами. Одну руку он призывно поднял, другой сжимает посох странника. У ног поэта аллегорическая фигура Польши с мечом и медленно движущиеся скованные цепью пленники. Над памятником Мицкевичу пришлось работать долго, с 1909 по 1921 год. Однако, когда видишь его сегодня на аллее Альбера I, невольно испытываешь разочарование. Модель более выразительна. Законченному произведению недостает монументальности, профиль его сложен, обилие пластических деталей разрушает цельность силуэта. Недаром скульптор сожалел, что ему не довелось жить в «большую скульптурную эпоху»: французская пластика к началу XX века в значительной степени утратила подлинную монументальность. Интереснее рельефы театра Елисейских полей (1912). Они хорошо связаны с плоскостью стены, архитектурой. Б отличие от живописности, мягкости Родена Бурделль упрощает формы, добиваясь четкости контура, ясности силуэта, орнаментальности одежд. Рельефы были навеяны танцами Айседоры Дункан, но тема танца получила отвлеченный, почти символический характер. В «Аполлоне и музах» есть что-то общее со скульптурами древнего Востока и греческой архаики: та же обобщенность форм, тот же схематизм образов. Но стремительное, неистовое движение вносит беспокойство, сложность в композицию и сразу же выдает мастера XX века.

Если в монументальных замыслах Бурделль испытывал трудности, то прекрасных результатов нередко добивался в портретах. Особенно ему удавались образы людей интеллектуального труда, одержимых неуемной жаждой творчества – Рембрандта, Домье, Энгра. Рембрандт изображен в старости (1909). Житейские невзгоды избороздили лицо морщинами, формы лба, скул, подбородка кажутся измятыми, «жеванными», но в лице есть удивительное упорство, почти болезненное напряжение. Творческий дух не умер, не побежден дряхлеющей плотью.

Над хаосом крупных складок одежды возвышается упрямая голова Оноре Домье. Высокий, слегка покатый лоб, легкий, насмешливый прищур глаз, выступающий подбородок •-таким предстает великий французский карикатурист и живописец в трактовке Бурделля. Ум, насмешливость, горечь и доброта соседствуют в его облике, А Энгр внешне уравновешен, самоуверен. В резком повороте головы, в короткой шее, пронзительном взгляде глаз, гордом изгибе крупного носа, волевом подбородке чувствуется огромная сила.

Уходя из музея, уносишь с собой не столько воспоминание об отдельных произведениях, сколько общее впечатление о ярком, сложном таланте. Бурделль не смог преодолеть противоречий своей эпохи, но страстно мечтал о большом гуманистическом искусстве.