И. Кравченко - Галерея Питти

Открывавшее новые горизонты в искусстве XVII столетие ознаменовалось плеядой талантливых художниц. Одной из них была итальянская миниатюристка и мастер натюрморта Джованна Гардзони, работавшая в Риме, Турине и Флоренции. Небольшие, написанные на пергаменте темперой или акварелью композиции из фруктов, ягод и цветов пользовались таким спросом, что художница могла назначать за них любую цену. Ее принцип построения подобных работ был всегда один — на ничем не покрытую поверхность стола водружалась приближенная к передней плоскости картины тарелка с плодами. Однако каждое произведение одаренной художницы удивляет новизной впечатления.

Гардзони унаследовала традиции итальянского натюрморта, бравшие свое начало еще в XVI веке и получившие развитие в произведениях Караваджо. Она умела создать ощущение музыкального единства простейшей натуры и в то же время великолепно передавала фактурность предметов. С глянцевитой кожицей темно-рубиновых ягод черешни, под которой бродит густой сладкий сок, контрастируют желтоватые, полупрозрачные листья и махровые цветы гвоздики. Излюбленный художницей светлый фон позволяет воспринять изображенное со всеми его особенностями, в этом, скорее всего, сказался ее интерес исследовательницы окружающей природы, уходивший корнями в творчество Леонардо да Винчи и Альбрехта Дюрера, ценивших бесконечное и захватывающее разнообразие мира как проявление высшей гармонии. От подобного мировоззрения Гардзони идет и сочетание камерности, лиричности и панорамного охвата предметной постановки, словно увиденной вблизи и вдали одновременно. В ее работах свойственный натюрмортной живописи того времени зашифрованный символический смысл отступает перед раскрывающейся на глазах зрителя красотой вещей.

Голландец, работавший не только у себя на родине, но также во Франции и Италии, Виллем ван Алст писал в основном цветы и фрукты. Холсты живописца передают особенности голландского натюрморта в эпоху его расцвета и в то же время несут на себе отпечаток яркой творческой индивидуальности художника, которому было свойственно чувственное и одновременно поэтическое восприятие окружающего мира.

Подобно другому уроженцу Делфта, Яну Вермеру, Ван Алст обладал тонким колористическим чутьем. В этом натюрморте мастер использовал глубокий синий цвет скатерти, поверх которой наброшена другая, белая, а желтое нутро тыквы дал рядом с синевой стеклянных шариков, украшающих вазу.

Живописец, наделенный обостренным восприятием красоты материального мира, передал рыхлость тыквенной мякоти, туманный налет на сливах, тусклый блеск золотого кубка, сияние стекла, жесткость разлапистой ботвы. Но за первым, видимым, планом таится второй, метафизический: земные дары в момент их наивысшей зрелости напоминают о том, что скоро наступит увядание. Хрустальный кубок символизирует хрупкость человеческой природы, а чистая вода в сосуде — спасительные для души воды крещения.

Виллем ван Алст в 1650-х несколько лет работал во Флоренции при дворе герцога Фердинандо II Медичи, создавая натюрморты, значительная коллекция которых теперь хранится в галерее Питти. Влияние итальянского искусства на живопись художника сказалось в ее чувственном характере, богатстве цвета, разнообразии световых эффектов.

В данном случае Ван Алст собрал композицию из дорогих предметов и фруктов: матово отливает перламутром кувшин из оправленных в золото раковин наутилуса, начищено до зеркального блеска серебряное блюдо с лежащими на нем половинкой лимона, тушкой дичи и налитой соком черешней, подернуты туманным налетом сливы, мерцает кувшин темного стекла, топорщатся «пальчики» винограда. А над всем богатством медицейского стола раскинул крылья попугай и высоко вознесся золотой, изящно украшенный кубок.

Большинство изображенных предметов по-разному преломляют льющийся свет. Глухой фон придает им выразительность и одновременно стирает очертания, усиливая ощущение окутывающего формы легчайшего сияния. В соседстве скатерти глубокого синего цвета (живописец использовал бывший тогда очень дорогим ультрамарин) и оттеняющей его белой салфетки тональные переходы в предметной композиции выглядят еще богаче. Символический план в картинах Ван Алста уступает место красоте материального мира, которую тот не уставал воспевать.

Дочь голландского профессора анатомии и ботаники, Рахель Рюйш унаследовала от отца любопытство к окружающему миру, претворившееся у нее не в научные, а в художественные занятия. Девушка обучалась ремеслу у Виллема ван Алста и вслед за ним увлеклась написанием натюрмортов, в которых проявила себя и как виртуозный живописец, и как знаток природы.

На данной картине из бархатной тьмы фона появляются цветы, колос, початок кукурузы, тыквы, сливы, персики и фрагмент шершавого древесного ствола. Интенсивность света нарастает к центру композиции, где в отличие от периферии с ее живописным хаосом расколотых орехов каштана и наполовину засохших стеблей и листьев сияют тугие, налитые соком природные формы.

Скрупулезно передав особенности каждой составляющей натюрморта — бархатистость персиков, янтарность винограда, дымчатость сливы, Рюйш одновременно уловила то состояние натуры, когда пик ее цветения пройден и начинается увядание. Так в картине возникает тема бренности земных дней, составляющих круговорот всеобщего жизненного цикла, на что намекает изображение лежащих в гнездышке яиц: конец и начало жизни смыкаются. Все это вызывает в памяти строки: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» (Екклесиаст, 1:9). Смысл произведения также состоит в том, что христианин должен заботиться о спасении от зла, символизируемого ящерицей и гусеницей, своей души, с которой ассоциируется бабочка.