Н. Геташвили - Музей Польди-Пеццоли Милан

Глядя на лампу, вспоминается, что само понятие «ювелирный» происходит от латинского слова «драгоценность», а это слово — от jocus — «шутка». Время играет шутку с такими предметами. Почти не осталось работ великого Бевенуто Челлини, современника Саракки. Роскошные экземпляры, пережившие века, — действительно музейный раритет.

Полусферическая чаша кубка украшена тончайшей филигранной прорисовкой растительного орнамента и фигур птиц, не затеняющей прозрачность стекла (она осуществлялась алмазным резцом; эта техника, изобретенная гранильщиками, появилась в Венеции именно в конце XVI века). Столь же изыскан декор основы сосуда. Сложными драматическими наплывами трех «оперенных» «крыльев» синего стекла «взрывается» ножка. Такое украшение формировалось щипцами и крепилось отдельно.

Как пишет автор «Истории декоративно-прикладного искусства» Анри де Моран, «самую громкую славу принесли Венеции бокалы и кубки, которые современники называли хрустальными за их легкость и несравненную прозрачность, благодаря которым они сверкали на свету яркими радужными красками. К этим благородно-простым и изящным изделиям иногда добавляется ножка из цветного или покрытого эмалью стекла. Иногда эта ножка представляет собой настоящее чудо мастерства…».

Кубок был произведен в Венеции, на острове Мурано, в мастерской Винченцо д'Анджело дель Галло.

Бургонет — шлем с «клювом», то есть заостренным козырьком, шейным покрытием, боковыми щитками на шарнирах. Лицо рыцаря в таком «головном уборе» остается открытым. Стальная поверхность данного изделия покрыта изысканной чеканкой, гравировкой, резьбой, клеймением, позолочением и посеребрением. Сложность обработки делает предмет воистину ювелирным шедевром. По сторонам шлема легко «читаются» фигуры богини победы Виктории с пышной пальмовой ветвью и аллегории Славы с трубой. Пальмовую ветвь вручали победителям соревнований (отсюда — выражение «пальма первенства»). С эпохи Возрождения римскую богиню Славы (в отличие от ее греческой ипостаси) стали изображать с атрибутом — трубой. Длинной — означающей добрую славу, или короткой — дурную. Обе героини, сопровождаемые эфебами (отроками), облачены в античные одеяния.

Центр шлема над козырьком отведен рельефу с ликом горгоны Медузы. Ее волосы украшены драгоценными камнями, голову обвивают две змеи. Великолепное исполнение доспеха демонстрирует высочайшее умение миланских мастеров: происхождение шлема относят именно к ломбардской столице. При этом само изделие — редкий образец XVI века с изображением мифологических персонажей.

Предполагают, что «Шлем Борромео» сделан на заказ в миланской мастерской Помпео дела Чеза и принадлежал Ренато Первому Борромео (1555–1608), который в 1591 стал капитаном, а в 1598 — послом при дворе испанского короля Филиппа III. Кроме того, он был братом кардинала Федерико Борромео, мать Ренато — Маргарита Тривульцио. Аристократы Борромео до сегодняшнего дня продолжают играть видную роль в общественной жизни провинции. В прошлом же в этом семействе родился святой — Карло Борромео, видный деятель Контрреформации. Впрочем, по преданиям, род ведет свое начало от святой мученицы Иустины Падуанской, но прямая линия на протяжении тысячелетия прослеживалась в падуанской семьей Виталиани. Однако в самом начале XV века Виталиано Виталиани был усыновлен своим бездетным дядей по матери Джованни Борромео, торговцем и банкиром, поставившим условие, что племянник возьмет его фамилию. Виталиано не только продолжил дядюшкино дело, но и стал сначала миланским гражданином, вскоре казначеем Миланского герцогства, а затем и графом, получив крупные земельные угодья от владетелей Милана.

Шлем декорирован гравировкой, расположенной поясами, узор распространяется и на забрало. Среди изображений — эмблема с герба семьи Борромео — единорог, конная узда, святая Иустина, девиз «HOMILITAS» («смирение»).

«Ковры, занимающие столь почетное место и в шатрах кочевников, и в жилищах оседлых народов, являются одним из важнейших видов искусства мусульманского мира», — пишет исследователь декоративно-прикладного искусства Анри де Моран. И далее утверждает: «Ведущее место в ковроделии, бесспорно, принадлежит Ирану — как по количеству и разнообразию, так и по качеству продукции».

Собрание Музея Польди-Пеццоли обладает несколькими бесценными экземплярами персидских ковров. Они, как правило, различаются узорами, на которых специализировались мастера той или иной местности. Так, в Герате (северо-западная Персия) ткались ковры с гибкой цветочной вязью. В представленном насчитывают 24 разнообразных фрагмента арабесок на темно-синей, а также на желтой и зеленой основе. Ценность ковра обычно определяется количеством узелков. Здесь использовался особый узел «юфти», он завязывался нитями четырех основ, а на одном квадратном дециметре можно насчитать около 1600 подобных узлов.

Сосуд из прозрачного стекла (его именуют то бутылью, то вазой), представленный в коллекции Музея Польди-Пеццоли, имеет неожиданно усложненную форму. От широкого тулова идет высокая шейка, составленная из пяти трубочек, переплетенных и отвернутых в сторону и вновь соединенных уже горловиной, похожей на монашеский клобук (отсюда, вероятно, и название типа емкости). Такая форма имела свое функциональное назначение, она позволяла жидкости набираться и изливаться медленно и аккуратно. Форма переплетенных трубочек легко рифмуется с общим декором округлого изделия, создающим впечатление растянутых ячеек сетки.

Такие сосуды были в обиходе в северных странах Европы и особенно популярными стали в XVII веке. Первоначально они производились в Венеции, в мастерских на острове Мурано, но затем заальпийские государства наладили их изготовление в подражание венецианским изделиям. Тому была и «теоретическая» основа. Если раньше стеклодува-перебежчика в Венеции ожидала казнь, то в 1612 в свет вышло сочинение Антонио Нери «Искусство стекла» с подробным технологическим руководством и разнообразнейшей рецептурой. Так во второй половине XVII столетия во Франции, Бельгии и германских землях появлялись мастерские, изготавливающие стекло в «венецианской манере».