Николай Коняев - Ангел над городом. Семь прогулок по православному Петербургу

Внешне происходящее с героем поэмы поразительно схоже с преображением, что произошло с молодой супругой придворного певчего, когда она узнала о внезапной смерти своего мужа.

Кажется, что ничего не знающий о святой Ксении Александр Сергеевич Пушкин проводил своего героя именно по пути петербургской блаженной…

Другое дело, что герой поэмы Пушкина не обладаел той живой и спасительной верой в Бога, которой была переполнена блаженная Ксения, и ему не удалось удержаться на краю разверзшейся бездны.

Впрочем, это, так сказать, попутные размышления о том, что происходило, когда наводнение затопило Смоленское кладбище.

Храм, который строила на Смоленском кладбище блаженная Ксения, устоял, а унесенный наводнением с ее могилы крест заменили плитой, на которой была сделана надпись:

«Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. На сем месте погребено тело рабы Божией Ксении Григорьевой, жены придворного певчего Андрея Григорьева, в ранге полковника, осталась после мужа 26-ти лет, странствовала 45 лет, а всего жития 71 год, называлась именем Андрей Григорьевич. Кто меня знал, да помянет душу мою для спасения души своей. Аминь».

Странно, но и эта плита тоже не сохранилась, а текст, высеченный на плите надписи, размылся в памяти современников. Мы процитировали ее по наиболее ранней ее публикации в газете «Ведомости С-п-бургской городской полиции» № 264 за 2 декабря 1847 года, но в конце ХIХ века без каких-либо ссылок на источники текст надгробной надписи был приведен уже в другой редакции:

«Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. На сем месте положено тело рабы Божией Ксении Григорьевны, жены придворного певчего в ранге полковника Андрея Федоровича. Осталась после мужа 26 лет, странствовала 45 л. А всего жития 71 год и звалась именем Андрей Федорович. Кто меня знает, да помянет мою душу для спасения души своей. Аминь».

Почему возникает это разночтение, судить трудно.

Вообще-то, если придерживаться хронологии, то следующая за «Ведомостями С-п-бургской городской полиции» публикация, посвященная Ксении Петербургской, появилась лишь через двадцать шесть лет в журнале «Русская старина», где священник С. Опатович опубликовал статью «Смоленское кладбище С-Петербурга» 14 14 «Русская старина». 1873, VIII. .

Никаких документов, как и авторов «Ведомостей С-п-бургской городской полиции», С. Опатович отыскать не сумел, хотя и пытался сделать это. Зато новых преданий, рисующих Ксению уже как блаженную и закладывающих близкую к современной трактовку ее образа, в оборот было введено немало.

Возможно, новые свидетельства последующим биографам – речь идет о работах Ф. Белоруса и священника Д. Булгаковского – показались более авторитетными, и в литературе о блаженной Ксении с тех пор закрепилась именно принятая сейчас редакция надгробной надписи.

Например, брошюра «Христа ради юродивая раба Божия Ксения, погребенная на Смоленском кладбище в С. – Петербурге и житие св. Христа ради юродивого Василия Блаженного» 15 15 С. – Петербург. Издание книгопродавца А. А. Холмушина, 1904. начинается с цитаты из «Ведомостей С-п-бургской городской полиции», но текст надписи в этой цитате переделан, и автор при этом не указывает не только на причину редактуры, но и вообще не упоминает о произведенной правке.

Все это, конечно же, странно, но не будем пока останавливаться на этих разночтениях. Тем более что не только ведь о том, как звали мужа святой Ксении Петербургской, идет спор…

Можно спорить о пользе и насущности реформ, которым подвергли русскую жизнь первые Романовы, но то, что в результате этих преобразований святость оказалась оттеснена на периферию русской истории – очевидно. После избрания на царство династии Романовых редеют ряды русских святых.

Впрочем, иначе и не могло быть – на церковных Соборах XVII века, инициированных царем Алексеем Михайловичем, фактически объявлено было, что вся Русская Православная Церковь со всеми ее святыми – не вполне православна.

Учить Русь и исправлять русское православие были призваны тогда выпускники иезуитских школ из Малороссии, которые настороженно относились к любой своеобычности в русских обрядах. Ну, а при Петре I гонения на русское православие достигли апогея.

Автором этих гонений был Феофан Прокопович.

«Феофан Прокопович был человек жуткий, – писал о нем протоиерей Георгий Флоровский. – Даже в наружности его было чтото зловещее. Это был типический наемник и авантюрист… Феофан кажется неискренним даже тогда, когда он поверяет свои заветные грезы, когда высказывает свои действительные взгляды. Он пишет всегда точно проданным пером. Во всем его душевном складе чувствуется нечестность. Вернее назвать его дельцом, не деятелем. Один из современных историков остроумно назвал его “агентом Петровской реформы”».

Именно такого «агента» и искал Петр I и, как оказалось, не ошибся в своем выборе. Лично ему Феофан-Самуил был предан беззаветно. Феофан искренне считал, что с Петром I никто не может сравниться. Такого монарха «толико Россию пользовавшаго, яко от начала государства Всероссийского, еликия могут обрестися истории, сему равного не покажут». Поиском аргументов в восхвалении государя Феофан не затруднял себя – сразу переходил к обличению людей, не понимающих величия Петра.

«Ибо понеже на двоих сих вся государская должность висит, на гражданском, глаголю, и воинском деле. Кто у нас когда обоя сия так добре совершил, яко же сей? – вопрошал Феофан в «Слове о власти и чести царской», составленном в 1718 году. – Во всем обновил, или паче отродил, Россию? Что ж, сие от нас награждение будет ему? Да его же промыслом и собственными труды славу и безпечалие все получили, той сам имя хульное и житие многобедное имеет? Кая се срамота! Кий студный порок! Страшен сый неприятелем, боятися подданных понуждается! Славен у чуждих, безчестен у своих! Удивляются сему самии лютейшии враги наши, и хотя и приятны им сии о нас вести (угождают бо зависти их), однако же таковое неистовство обругают и поплюют. И смотрим, да бы не выросла в мире притча сия о нас: достоин государь толикаго государства, да не достоин народ таковаго государя».