Дмитрий Янчевецкий - У стен недвижного Китая

Японцы жестоки, но и китайцы иногда отвечают им тем же. Однажды во время похода наши стрелки услышали пронзительные крики, доносившиеся из деревни, расположенной недалеко от дороги. Офицер послал стрелков узнать, в чем дело. Стрелки обошли деревню и нашли несчастного японского солдата, который был привязан к дереву над горящим костром.

Стрелки его сейчас же развязали. Вероятно, японец, как и все его товарищи, беззаботно шарил по деревне, отыскивая китайское добро, отбился от своих, был из-за угла схвачен китайцами и обречен на сожжение. Его мучители скрылись.

Японцы с таким презрением относились к китайцам, что нередко по одному – по два человека уходили в окрестные деревни за добром и живностью и иногда пропадали без вести. Таких отбившихся и заблудившихся японцев русские офицеры очень часто подбирали.

Мы идем по той же дороге, по которой сорок лет тому назад шло англо-французское войско, под начальством генерала Гранта и генерала Монтобана, в начале сентября 1860 года. Время года было почти одинаковое. До Янцуня мы шли левым берегом Пэйхо, между рекой и железной дорогой. После Янцуня, перейдя на правый берег, мы оставили железную дорогу далеко на юг и проходили то между волнующимися темно-зелеными стенами кукурузы и гаоляна, то среди брошенных деревень.

Во главе международного отряда шла русско-японская кавалерия. За нею тянулись японские батареи и полки.

Генерал Линевич, генерал Василевский и походный штаб ехали верхами в версте или полуверсте впереди русского отряда, который непосредственно вел генерал Стессель. Когда приближались к селению, в котором был назначен ночлег, генерал Василевский выбирал место для бивака на сухой ровной местности, вдали от китайских жилищ. Прислуга разбивала палатки для генералов и штаба. Подтягивались наши части. Солдаты первым долгом отыскивали воду, наполняли драгоценной влагой свои походные холщовые ведерки, резали гаолян, расчищали место, натягивали палатки, разводили костры, кипятили воду в походных кухнях, варили чай и консервы, мылись, искали в деревнях арбузов, дынь, овощей, кур и скот. Офицеры также питались консервами, чаем, сухарями и тем, что можно было добыть в деревнях.

Несмотря на все трудности пути, неутомимо и упорно идут на Пекин только русские и японцы. Хотя у японцев очень много отсталых и больных, которые бесконечной вереницей тянутся позади своих войск, сидят по деревням, едят арбузы и понемногу нагоняют своих, однако японцы все время идут в авангарде международного отряда.

Чем больше мы удаляемся от Тяньцзина, тем длиннее растягивается японский отряд. Насколько японцы в бою храбры, настолько же они и невыносливы в походе. Десятки и сотни слабосильных и отсталых японцев бредут позади своего отряда. Самых слабых подбирают русские и сажают на свои двуколки, лазаретные фуры и орудия. Японцы, по-видимому, опасны и стремительны только в первом ударе, но они быстро слабеют и для следующих ударов у них не хватает сил и энергии.

Цельной, стройной и несокрушимой массой идут только войска Русского Царя. Как ни трудно идти в жару и духоту по песку, но наши полки и батареи идут все вперед и вперед, попивают водичку из фляжек, грызут сухари, и веселые песни русских стрелков далеко разносятся по опустелым китайским деревням.

Воспитанные в суровых снегах и морозах далекого Севера, с детства привыкшие к тяжелой сохе и косе, вскормленные черным хлебом, щами и кашей, русские воины гораздо лучше выносят китайский зной, нежели японцы, выросшие на рисе, рыбе и овощах и избалованные нежным климатом своих роскошных островов. Однажды целый батальон японцев, пришедший из Тонку в Тяньцзин, так ослабел от зноя, духоты и усталости, что лег на землю возле русского лагеря, и наши стрелки стали отпаивать и отливать холодной водой своих боевых товарищей.

Относительно индийских войск англичан нечего говорить. В течение многих лет истощенные голодовками, чумой и холерой, получающие оружие от англичан только днем и едва ли умеющие даже стрелять, английские индусы, может быть, годятся только в обозные погонщики или в маркитанты.

Американцы также показали, что они не могут ходить так, как русские, и уже отстали от нас на целый переход вместе с англичанами.

Несмотря на свою храбрость, японцы и их генералы Ямагучи и Фукушима весьма ценят союзничество русских, так как прекрасно понимают, что, в случае опасности, только русские могут поддержать и выручить японцев. Поэтому каждый день генерал Фукушима или начальник штаба 5-й японской дивизии, действующей ныне на театре военных действий, является для совещаний к начальнику Русского отряда, генерал-лейтенанту Линевичу.

28 июля, в 5 часов вечера, наши войска, сделав около 20-ти верст, пришли на отдых в деревню Матоу, расположенную в 75-ти верстах от Тяньцзина. Войска наши переночевали здесь и в 6 часов утра двинулись дальше на Чжанцзявань.

29 июля, в 3 часа дня, пройдя около 12 ли, наши войска пришли в опустошенный китайский город Чжанцзявань. В 6 часов утра наша и японская кавалерия производили рекогносцировку. Наши казаки неожиданно наткнулись на китайцев, которые засели в гаоляне и стреляли по нашим. Сотня стала отстреливаться залпами, затем подошли главные японские силы: пехота и 2 их горные батареи, которые прогнали китайцев несколькими орудийными выстрелами. Китайцами зарезан 1 казак, другой ранен.

Сегодня в авангарде были: 3 батальона японцев и их 2 горные батареи (12 орудий), за которыми шла наша 2-я легкая батарея, а за ней 2 1/2 роты 2-го полка. Всего 4 батальона, 20 орудий. Лазутчики передали, что еще минувшей ночью в этом большом городе, укрепленном стенами, Чжанцзяване, ночевал китайский генерал Сун Цин с немногими оставшимися у него войсками. Утром он бежал, оставив город без боя.

Из Пекина вести весьма благоприятны: все посланники и иностранцы здравствуют и имеют продовольствие еще на несколько дней… Китайские войска бегут из Пекина: там остались теперь только маньчжурские солдаты. Войска, бегущие перед нами, отступают на Тунчжоу и на Пекин. Общая численность их не более 5000, из которых часть в Тунчжоу, часть в пути.

Послезавтра мы надеемся достигнуть Пекина, который от нас в расстоянии 40 верст.

Очень трудно писать корреспонденции в походе. Благодаря тому, что выступление на Пекин из Бэйцана было назначено совершенно неожиданно, я не мог ничем запастись и весь мой багаж состоял только из записной книжки, карандаша и хлыста. Мне не на чем было даже писать. Бумагу благосклонно давали штабные писаря. Писал я где придется: то в гаоляне или кукурузе, то в фанзе, на двуколке, на пне, под тенью ивы. Приятнее всего было писать в кумирне, среде идолов, жертвенных сосудов и курильных палочек. Присутствие божества ученых и литераторов Вэнь Чан Ди Цзюнь, с глубокомысленным лицом, длинной черной бородой и книгой в руке, действовало на меня успокоительно и ободряюще.