Фердинанд Врангель - Путешествие по Сибири и Ледовитому морю

Только в случае дальних поездок кормят их за несколько дней сеном для подкрепления. Хотя зодчество и устройство якутских жилищ крайне несовершенны, однако они в полной мере соответствуют здешнему климату, местности и потребностям жильцов, а в некотором отношении даже предпочтительнее появляющихся уже здесь кое-где русских крестьянских изб, в особенности потому, что на постройку юрты употребляются не настоящие бревна, а только одни тонкие древесные стволы; равномерно и чувал, с вечно пылающим огнем его, имеет то преимущество, что, вытягивая беспрестанно воздух, некоторым образом очищает в юрте атмосферу, напитанную всякого рода испарениями. Словом, как бы то ни было, юрта удовлетворяет всем нуждам якута в рассуждении удобства жизни, так что он спокойно проводит продолжительную, ужасную зиму без страданий от холода.

Днем мужчины ходят на охоту; женщины сидят вокруг чувала, обделывают звериные кожи, шьют платье, вьют веревки, вяжут сети и т. д., а вечером, когда вся семья собирается вместе, курят табак, пьют кумыс и в ужасном количестве едят, со свежим или прогорклым жиром, хорошо уваренную сосновую размазню. Случается, что в это время князец, или старшина, разбирает небольшие споры между своими; дела поважнее поступают к голове целой волости, или улуса [106]. День заключает нередко какой-нибудь шаман, который в полночь у тлеющих на чувале угольев совершает свои заклинания для отыскания заблудившейся скотины, для излечения от какой-либо болезни или испрошения помощи у духа в предстоящем пути и других предприятиях – иногда даже для прекращения долговременной тяжбы, не оконченной обыкновенным порядком.

Хотя почти все якуты крещены и уже переведены на их язык заповеди, часть нового завета и главнейшие молитвы, но только весьма немногие из них, и то долго жившие между русскими, имеют некоторые основные понятия о христианской вере; потому они все еще крепко придерживаются шаманов и множества суеверных обрядов языческих.

Селиться обществами у них не в обыкновении; только между Якутском и Алданом, на пространстве более многолюдном, встречаются кое-где наслеги (ночлеги), состоящие из нескольких юрт; напротив того, за Верхоянским хребтом отстоит одна юрта от другой часто верст на двести, так что ближайшие соседи не видятся иногда по целым годам. К такому необыкновенно великому удалению побуждается якут не столько нуждой в пастбищах, сколько своим характером: имея уже однажды сильную наклонность к уединению и отчуждению, он всячески старается уклоняться, где только можно, от взаимных связей с другими. Несмотря на то, путешественник, проезжающий по якутским пустыням, найдет в каждом из разбросанных на великом расстоянии жильев радушное гостеприимство и готовность поделиться с ним чем только богаты хозяева.

Вскоре по прибытии моем в Миope явился ко мне голова улуса с одним князцом и двумя писарями, чтобы поздравить меня с приездом и пожелать счастья на дорогу. Я угостил их чаем, водкой, табаком, а взамен того я должен был выслушать предлинную иеремиаду жалоб на разные мнимые притеснения, претерпеваемые ими от якутских казаков, которые, по их уверению, будто бы без всякой нужды беспрестанно проезжают через их наслег и причиняют обывателям разные обиды. Я старался успокоить своих гостей уверением, что все это, вероятно, теперь прекратится, потому что сибирские казаки, получив новое устройство, будут заниматься возделыванием отведенных им земель, достаточных для прокормления их с избытком: следовательно, тем самым лишатся они повода приниматься за непозволительные средства к приобретениям.

Отдохнув недолго в Миоре и закупив достаточное количество съестных припасов, мы отправились 15-го сентября далее. Дороги были крайне худы, и не раз попадались мы в болота, где лошади вязли по шею; однако при чрезвычайном проворстве и расторопности наших караванных проводников нам удалось без особенной беды проехать девяносто верст через самые опасные места. С наступлением ночи прибыли мы на станцию Алданскую, или Железинскую, лежащую в полуверсте от Алдана, который за девяносто верст отсюда впадает в Лену. У этой станции прекращаются соединенные якутские селения и встречаются опять не ближе как за 400 верст отсюда, за Верхоянским хребтом, у Бараласа.

Все пространство отсюда – пустыня, усеянная горами и скопившимися между ними болотами, которые весьма затрудняют езду; по этой причине караваны никак не упускают случая останавливаться у Алданского жилья для надлежащего приготовления к предстоящему пути, выбирают по нескольку самых дюжих, надежных заводных лошадей, не навьючивая их ничем, для замены усталых в случае нужды, запасаются съестными припасами и т. д., выжидая между тем, иногда по несколько дней, сухой погоды или мороза, чтобы удобнее проехать через болота. Нам погода благоприятствовала: за несколько времени наступившие морозы скрепили болота так, что мы, употребив только один день для приготовлений, могли уже продолжать наше путешествие.

Между Леной и Алданом простирается холмистая страна, примечательная по своему особенному образованию: ее возвышения тянутся валоподобными грядами от востока к западу, теряясь далее в болотистых покатостях и низменных местах по берегам Алдана и Лены. Между холмов находится бесчисленное множество больших и малых котловин, которые на северном спуске горного хребта образуют болотистые удолья, более или менее между собой соединяющиеся; на южной стороне эти углубления, будучи отделены одно от другого и наполнены водой, составляют множество больших и малых озер. Почти на середине этого холмистого пространства лежит круглая долина, верст восемь в поперечнике, усеянная озерками, которые все между собой соединяются. Горный хребет здешний состоит из глинистой почвы, перемешанной с супеском и поросшей преимущественно лиственником; северный склон его показался мне гораздо круче южного.

В этом месте Алдан будет шириной версты полторы и с большим течением течет в западном направлении между земляными берегами. На север за этой рекой показывается вдали гряда остроконечных гор со снежными вершинами и тянется, как мне казалось, в западно-северо-западном направлении.

Сентября 17-го переправлялись мы с своими вещами и лошадьми через реку. Почти на половине переправы открылась значительная течь в нашем плоскодонном судне; все наши совокупные усилия вычерпать нахлынувшую воду оставались тщетными; судно тонуло все глубже и глубже и без сомнения пошло бы ко дну, если бы поблизости на середине реки не случилось, к счастью нашему, небольшого острова; нам удалось посадить судно на отмель, законопатить его сухой травой и мохом и в непродолжительном времени привести по возможности в такое состояние, что без дальнейших приключений доплыли мы до противоположного берега. Тут, на скате, под огромной развесистой березой, раскинули мы свой большой полог [107], или дорожную палатку, занялись стряпаньем себе обеда, а лошадей пустили на отаву, пастись на блекнувшей уже траве.