Фердинанд Врангель - Путешествие по Сибири и Ледовитому морю

От Оброма до Плотбища река Анюй усеяна бесчисленными островами, мелями и камнями, весьма затрудняющими плавание, а выше Обромской скалы делающими его вовсе невозможным. Анюй принимает в себя много рек и речек, текущих с гор и потому, при малейшем дожде или оттепели, делается он полноводным и несколько раз в год выступает из берегов, смывая при том существовавшие прежде мели и острова, образуя новые, влача в быстром течении огромные глыбы камней и переменяя беспрестанно фарватер, причем надвигает пороги и водопады там, где за несколько дней было глубокое место. Анюй переменяет также часто русло свое, так что и прибрежные жители никогда не могут совершенно знать течения реки.

От Плотбища хотели мы продолжать наше путешествие по Большому Анюю на лошадях, которых вынуждены были ждать до 25-го августа. Начало поездки нашей было весьма затруднительно и неприятно; надлежало пробираться по бадаранам, обнаженным болотам, при сильном резком ветре, густой вьюге и утопая в снегу. Так проехали мы 30 верст и достигли довольно высокого хребта, отделяющего Большой Анюй от Малого. Здесь встретил нас житель здешних гор – большой черный медведь; он внезапно выскочил из-за кустов; лошади наши испугались, поднялись на дыбы, но и медведь струсил, увидев перед собой шестерых всадников. Он бросился обратно в лес и скрылся прежде, нежели мы успели взяться за ружья. Подобные встречи не всегда оканчиваются столь счастливо, и в нынешнем году, например, медведь вломился ночью в ламутскую юрту и передавил в ней всех обитателей, кроме одного, нашедшего средство уйти.

Верстах в трех от подошвы горы, на берегу речки Камешковой, впадающей в Большой Анюй при местечке Пятистенном, расположились мы ночевать и развели большой огонь; было еще довольно рано. На свежем снегу видны были многочисленные следы соболей, и, взяв с собой ружье, я решился попробовать счастья на охоте. Вероятно, неопытность и непривычка моя были причиной, что мне не удалось не только убить, но даже и увидеть какого-нибудь соболя; зато я настрелял куропаток, и они составили весьма приятный и полезный прибавок к нашему скудному обеду. Берега обоих Анюев обставлены бесчисленным множеством ловушек, силков, кляпцов и пастников всякого рода для соболей, росомах, лисиц, белок и горностаев, которые, несмотря на постоянное преследование их с незапамятных времен, все еще водятся здесь в большом изобилии.

Обыкновенно каждую осень ловят здесь от двухсот до трехсот соболей и соразмерное с тем количество пушных зверей низшей доброты. Каждый трудолюбивый юкагир ежегодно выставляет с первым снегом в разных местах до пятисот ловушек, и в течение зимы осматривает их по пяти и по шести раз. В хороший год можно положить круглым счетом, что хозяин при каждом осмотре в восьмой и девятой ловушке находит более или менее важную добычу.

Расположение и устройство ловушек, изготовленных обычно только при помощи топора, из дерева, без всякого железного скрепления, чрезвычайно разнообразны, и в некоторых из них весьма сложный и отчетливо обдуманный механизм заслуживает удивления. Они так приспособлены к свойствам, походке и силе каждой породы попадающихся здесь зверей, что, кажется, невозможно придумать в них никакого более полезного или необходимого улучшения.

Нужда – лучший наставник людей. Она заставила юкагиров и соседних им народов, по недостатку других родов промышленности, обратить все умственные свои способности на ловлю зверей и обучение необходимых для охоты собак, манщиков [177], и пр., и должно признаться, что туземцы довели в том и другом искусство до высокой степени совершенства.

Вечером 26-го августа прибыли мы в маленькое местечко Тигишку, лежащее на Большом Анюе, где нашли только двух старух и несколько полуголодных детей. Мой спутник доктор Кибер сделался болен и не мог продолжать путь верхом, так что мы вынуждены были остаться здесь целый день. Отсюда послал я одного из наших проводников на ветке вверх по реке к местечку Сладкому, где собрались для оленьей охоты почти все прибрежные жители Анюя и где потому можно было достать просторную лодку для нас и наших вещей, которые в продолжение путешествия значительно умножились.

На другой день посланный возвратился и привел с собой карбас, который был, однако, так мал, что мы никак не могли поместиться в нем с нашими вещами. Уступив лодку больному, я решился ехать верхом по берегу до Лабазного. Там надеялись мы найти лодку побольше и, согласно с нашим первоначальным планом, продолжать вместе путешествие до устья Ангарки, куда приходят иногда чукчи для меновой торговли.

Августа 28-го отправился я в путь, через леса и болота, по глубокому снегу. Проехав целый день при густой метели и резком ветре, мы достигли речки Ветреновки, берега которой, крутые и возвышенные, доставили нам защиту от непогоды. Лес, по которому шла дорога, был гораздо выше и толще, нежели встречаемый на берегах Малого Анюя. Кроме больших лиственниц, попадаются здесь довольно высокие березы, тополи, ивы и другие древесные породы. В чаще леса нашли мы несколько гробниц древних первобытных обитателей здешней страны: они состояли из небольших, сколоченных из бревен строений (наподобие описанных выше сайб), куда клали трупы умерших, совершенно одетые, с луками, стрелами и копьями.

В одной из гробниц нашли мы остатки бубна и несколько медных колец и колокольчиков, принадлежавших, вероятно, погребенному тут шаману. На горе, в некотором расстоянии от нас, мы заметили довольно большое строение, похожее на полуразрушенный острог; бревна, из которых оно было построено, по-видимому, срублены были каменными топорами. Ненадежно замерзшее болото и сильная вьюга препятствовали мне приблизиться к строению, разрушенный вид которого не обещал, впрочем, богатой добычи.

Речка Ветреновка течет частыми излучинами, в крутых, скалистых берегах. Между холмами и утесами попадаются здесь низменности и овраги, покрытые песком и грудами остро окраенных камней, которые вода еще не округлила. Здесь так же, как на Сухом Анюе, заметил я по большей части шиферные и шпатовые жилы, проросшие кварцем и карниолом: последний в незначительных массах, а первый – большими пластинами. В одном из ущелий, в песке, нашел я хорошо сохранившуюся мамонтовую скулу с несколькими боковыми зубами.

После неудобно проведенной ночи отправились мы далее. Еще вчера казалось мне, что наш проводник, юкагир, не так-то хорошо знает дорогу, а ныне, заметив снова, что он сворачивает без всякой видимой надобности то направо, то налево, объявил ему мои сомнения на счет его познаний. Юкагир обиделся моим отзывом и в доказательство того, что он уже неоднократно бывал здесь, назвал по именам все горы, отдельные скалы и ручьи, мимо которых мы проезжали.