Роберт Пири - По большому льду. Северный полюс

Следующий переход дался нам нелегко. Часть пути мы прошли по небольшим плавучим обломкам старых ледовых полей, которые образовались в результате извечной нескончаемой борьбы льда с ветрами и течениями. На этих более или менее плоских льдинах встречались и гребни тяжелого торосистого льда, через который мы с трудом перебирались. Зачастую погонщик тяжело нагруженных нарт должен был приложить все силу, чтобы перетащить их через препятствие. Тем, кто в своем воображении рисовал картины комфортно устроившихся в санях и проезжающих сотни миль по гладкому, как каток, льду путешественников, не мешало бы посмотреть, как мы поднимаем и тащим наши нарты с пятисотфунтовым грузом, изо всех сил помогая нашим собакам.

День был мглистый, в воздухе висела изморозь, и оседавший на ресницах иней склеивал их, мешая смотреть. Иногда, когда я открывал рот, чтобы отдать эскимосам какую-нибудь команду, слова застревали в горле от неожиданной резкой боли – оказывалось, что усы примерзли к бороде.

В этот пятнадцатимильный переход мы продвинулись дальше норвежского рекорда Нансена [61]и, судя по записям, опередили его на 15 дней. Мои передовые нарты еще застали Бартлетта и Хэнсона в лагере; но они снова ушли торить путь, прежде чем я достиг лагеря, все так же замыкая процессию.

Во время этого перехода поломались нарты Эгингва, но поскольку теперь, после многих дней пути наши припасы несколько поредели, то могли уместиться и на четырех нартах. Мы разобрали поврежденные нарты Марвина и, используя этот материал, починили остальные. Марвин с двумя эскимосами должен был из следующего лагеря отправляться обратно, поэтому, чтобы попусту не таскать грузы, я оставил на этой стоянке часть его оборудования и запасов продовольствия. Время, потраченное на ремонт нарт и перемещение грузов, мы наверстали, сократив свой сон, поэтому после короткого трехчасового отдыха мы уже снова были в пути с четырьмя нартами с упряжками по 10 собак в каждой.

Следующий переход оказался удачным. Бартлетт отреагировал на мою настойчивую просьб, как безупречно воспитанный человек. С Божьей помощью, невзирая на плохую видимость из-за бури, он пропахал добрых двадцать миль. Температура, которая колебалась от 16° до 30° ниже нуля, указывала на то, что на западе, откуда дул ветер, есть открытая вода. Во время этого перехода мы пересекли несколько полыней, покрытых тонким льдом, коварно подстерегавшим нас под недавно выпавшим снегом. У одной такой полыньи мы заметили свежий след белого медведя, ведущий в сторону запада более чем в двухстах милях от суши.

Утром 25-го марта в половине одиннадцатого я встретился в лагере с Бартлеттом и Хэнсоном, где они, следуя моей инструкции, вместе со своими партиями ждали меня после завершения пятнадцатого перехода. Собравшись все вместе, они бросились ремонтировать нарты, перераспределять грузы, выбраковывать самых малопригодных собак и перетасовывать эскимосов в оставшихся отрядах.

Пока шла вся эта работа, Марвин, пользуясь ясной погодой, вторично произвел широтные наблюдения и с учетом соответствующих поправок определил наше местоположение – 86°38' северной широты. Согласно расчетам, за последние три перехода мы покрыли расстояние в пятьдесят минут широты, в среднем проходя по шестнадцать и две трети мили за прогон. По времени мы опережали итальянский рекорд на 32 дня.

Я был вдвойне рад результатам этих наблюдений. С одной стороны, это была победа самого Марвина, работа которого была бесценна – он вполне заслуживал того, чтобы пройти на север дальше, чем Нансен и герцог Абруцци; с другой стороны, его наблюдения делали честь Корнельскому университету, выпускником одного из факультетов которого он был (кстати, двое других выпускников и покровителей этого университета внесли большой вклад в фонды Арктического клуба Пири). Я всегда питал надежду, что Марвин сможет измерить глубины в самой северной точке, которой он достигнет, но вблизи этого лагеря не было молодого льда, в котором можно было бы сделать лунку.

Около четырех часов пополудни Бартлетт с Укеа и Карко на двух нартах и с 18 собаками двинулись вперед. Бартлетт шел вперед с твердой решимостью в следующих пяти переходах пересечь 88-ю параллель (после чего он должен был отправиться в обратный путь). Я искренне надеялся, что за отведенное время ему удастся одолеть отделявшие его от этой точки мили, ибо он вполне заслуживал того, поставить свой рекорд.

Позднее мне стало известно, что он намеревался пройти 25–30 миль за время первого перехода, и ему это было вполне под силу, не сложись обстоятельства по-другому. Несмотря на усталость после длительного перехода и целого дня тяжелой работы в лагере, несмотря на кратковременный сон в предыдущую ночь, я не мог позволить себе отдыхать после ухода Бартлетта. Было множество дел, которые требовали моего персонального внимания. Нужно было написать письма и подготовить распоряжения, чтобы передать с Марвином вместе с инструкциями, касающимися запланированной им поездки на мыс Моррис-Джесеп.

На следующее утро, в пятницу 26-го марта, дав людям выспаться, я поднял всех в пять часов. Как обычно позавтракав – пеммикан, галеты и чай, – Хэнсон, Ута и Кешунгва с тремя нартами и 25 собаками двинулись по следу Бартлетта.

Марвин с Кудлукту и Харриганом на одних нартах и с 17 собаками в половине десятого утра отправились на юг.

Тень дурных предчувствий не омрачала этого расставания. Было ясное, свежее утро, солнце сияло и его лучи отражались ото льда и снега, собаки были бодры и энергичны после длительного отдыха, полярный воздух был холоден и свеж, да и сам Марвин, хотя и не был в восторге от того, что ему приходится возвращаться, в душе ликовал, потому что пронес цвета Корнелла до точки, расположенной севернее отметки Нансена и герцога Абруцци и что, кроме Бартлетта и меня, он, Марвин, он один из всех белых вступил на эту исключительную территорию, что простирается за 86°34' северной широты.

Мне всегда будет радостно сознавать, что Марвин шел со мной в эти последние дни. Шагая рядом с нартами, мы обсуждали планы его похода на мыс Моррис-Джесеп, намечали те точки, в которых следует провести серию замеров глубины по пути на север. Возвращаясь на сушу, он был преисполнен надежд на будущее – будущее, которое ему не суждено было знать. На прощанье я сказал ему:

– Друг мой, будь осторожен с полыньями!

Мы пожали друг другу руки, расставаясь в этом безлюдном белом пространстве; Марвин обратил свое лицо к югу, навстречу смерти, а я снова повернул на север, к полюсу.