Дмитрий Губин - Вне России

«Дело не только в экономике. Культурно и расово Лондон сегодня дальше от остальной страны, чем когда бы то ни было. Наша восхитительная мешанина рас и религий, языков и кухонь давно не смешивается ни с чем. Стоит съездить на денек-другой в эту монокультурную Англию, с ее белым хлебом, теплым пивом, ненавистью к иностранцам, травлей лисиц и сексуальных меньшинств («fox hunting, gay hating»), чтобы понять, насколько далеки от них мы».

Ну, и далее в том же духе: мы, лондонеры, изменим миграционную политику и практику выдачи лицензий, изменим законодательство в отношении наркотиков и т. д.

Понимаете, да?

Они не закрывать собираются ворота, а открывать. Чем больше польских, китайских, русских, индийских, таиландских эмигрантов «с их невероятной энергией и драйвом», тем нам, лондонерам, лучше. Чем меньше сажают за марихуану – тем лучше. Чем меньше лицензий на торговлю и бизнес – тем мы, лондонеры, богаче.

Они там у себя в редакции созвали экспертный совет из 12 человек, включая членов парламента, актеров, директоров туристических обществ и театральных компаний, ребят из Лондонской школы экономики, а на следующий день три часа обсуждали идею на радио BBC London. «Делай что хочешь, пока это не мешает другим». Вот в чем они сходятся. Лондонеров классическая, с овечками по полям, с овсянкой, пэрами и сэрами Англия не устраивает, потому что такая Англия тормозит их perpetum mobile.

В Питере же и Москве, я слышал, риэлторы и туркомпании недавно умоляли вернуть лицензирование, ибо боятся «недобросовестной конкуренции» (добросовестная – это та, которая тебе не страшна). В России не только миддлы, но и up-миддлы до смерти боятся, что лицо России ненароком станет смуглым и раскосым, – хотя, по моему, бояться надо той тупорылой самодовольной хари, которую наше великое отечество сегодня имеет, мечтая о солидности, респектабельности и единой национальной идее.

И с точки зрения среднего лондонера средний москвич – это английский быдлан, со всеми его потугами на викторианский стиль и великой верой, что звезды не ездят в метро (в Лондоне члены парламента ездят на работу на великах, за это им даже доплачивают из бюджета), со всей его клаустро– и гомофобией и стоеросовым желанием жить «прилично», – ибо это картина Шишкина, утро в советском лесу.

Здесь мэр Кен Ливингстон популярен среди лондонеров, потому что открывает фестиваль эмигрантов в Ноттинг-Хилле, одобряет уличную торговлю (кило мартовской клубники с лотка – сто рублей), отдает перестраивать старые фабрики Майклу Форстеру (от его стеклянного огурца крышу сносит реально) и приветствует эксперименты вроде стеклянного куба с людьми на Трафальгарской площади. При Ливингстоне, кстати, регистрация в полиции (бессмысленная, тем не менее, процедура) занимает минут пять.

Там мэр Лужков популярен среди населения, потому что носит пролетарскую кепку, кричит, что Москва для москвичей, запрещает свободную торговлю, покровительствует Церетели и Шилову, устраивает облавы на приезжих и делает так, что зарегистрироваться в течении отведенных трех дней решительно невозможно. Его влияние огромно. Мои московские друзья чуть не поголовно лужковцы. Говорят, Дима Быков, когда-то над ним издевавшийся до упаду, теперь под его знаменами.

И вот это убивает меня наповал.

Лондонерам, случайно затусовавшим в Москве или Питере, пора объединяться в братство, выбрав штаб-квартирой какое-нибудь приличное место, вроде «Китайского летчика Джао Да». Пора начать выдавливать из Москвы так называемых коренных москвичей во главе с их любимым мэром. Если они хотят правильной, регламентированной жизни, по пусть ее строят в чистом посконном русском поле под Суздалем, со всеми их церетели делают себе красиво, пусть налаживают производство кепок. На фига им для таких глобальных целей мегаполис со всем его кви про по?

Москва и Питер – для мировых нахалюг; для беженцев из Таджикистана (так старательно одевающих своих детей для воскресной прогулки по центру); для наглых парней из Харькова, вопящих под акустические гитару о-фи-генными голосами; для азиатов, пятью рыбинами кормящих пять тысяч страждущих не хуже Христа; для растиньяков и космополитов, у которых если что-то и есть – это жизненный драйв.

Нас, лондонеров, в Москве все-таки прибывает.

Когда мы победим, мы вернем Китай-город китайцам. Мы объявим сезон открытой охоты на членовозовские мигалки и отдадим улицы велосипедистам и роллерблейдерам. Мы объявим английский вторым государственным языком и запретим по телику дубляж фильмов, ибо загадочность русской души, обычно выражающаяся в шовинизме, обычно и держится на тоскливо осознанной ущербности, вытекающей из незнания языков.

Зато растущие детки будут схватывать чужую жизнь на лету. Москву – молодым. Сколько можно терпеть страну, к двадцати пяти заводящую пузо и помирающую к тридцати пяти?

Быков, блин, докажи, что ты жив!

2004 Comment

Ну, слухи про коллаборационизм Быкова оказались сильно преувеличенными, что он потом доказал в язвительнейших (по отношению к Лужкову) «письмах счастья»… Да и вообще – тип хлебосольного, тароватого, вороватого хозяина не мог быть тем, что привлекло бы (хотя б и ненадолго) сложноустроенного и, что называется, well-educated Быкова.

То, что было сочтено оппортунизмом, на самом деле являлось у Быкова тотальгией, то есть (согласно введшему этот термин и употребившего его применительно к Быкову философу Михаилу Эпштейну) «тоской по целостности, по тотальности, по тоталитарному строю, в том числе по советскому прошлому… тоской по единению с народом». Конкретно же в Быкове (как верно подмечает Эпштейн, и Быков против этого уж точно не будет протестовать) разлита тоска по общей идее, по объединяющим всех в СССР идеалам: «Да, советская власть (цитирую Быкова) натворила отвратительных дел, но при этом всегда говорила очень правильные слова, и эти правильные слова успели воспитать несколько неплохих поколений».

Мне кажется, Быков просто не понимает – он много бывал за границей, даже выступал с лекциями, но никогда долго не жил – что любая государственная идеология, вот эти «общие правильные слова», возведенные в ранг внутренний политики, присуща только тоталитарным устройствам. То есть таким устройствам, которые требуют единообразия не только в общественной, но и в личной жизни подданных. Вот тут-то и начинает чесать всех под одну гребенку какой-нибудь моральный кодекса строителя коммунизма…

А в европейских демократиях национальных идей, общих идеологий никаких нет – там нации объединяют не идеи, а культурные привычки…

2012