Эрик Райнерт - Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными

Когда дело доходит до практических рекомендаций, в ход по-прежнему идут старые заповеди консенсуса. Множество теоретических моделей демонстрировали важность возрастающей отдачи, однако ни одна не привела к тому, чтобы бедные страны получили рекомендации развивать соответствующие виды деятельности. В рекомендациях по-прежнему царят «сравнительное преимущество» и предложения 1990 года. В главе II я назвал это явление грехом Кругмана; хотя в экономической теории есть модели, которые объясняют, почему бедные страны остаются бедными, мы отказываемся использовать их на практике. Найти лекарство от какой-либо болезни — вполне самостоятельная задача, но применять это лекарство на практике, чтобы спасать пациентов, — задача не менее важная.

С 1990 года прошло много времени, но правила Вашингтонского консенсуса так и не привели к изменениям (особенно росту реальной зарплаты) в бедных странах. Вначале реакция экономистов на этот провал была такой же, как и на провал либерализации в 1760-е и 1840-е годы: «Нам просто не хватает масштаба рынка; как только ограничения будут устранены, система laissez-faire покажет свое превосходство» [170] Во время первого заседания в 1872 году «Verein für Sozialpolitik», организации, которая создала европейское государство всеобщего благосостояния, Густав Шмоллер так описал стоящую перед ней цель: «Глубокая пропасть, разделяющая в нашем обществе предпринимателей и работников, класс собственников и несобственников, несет в себе угрозу общественной революции. Эта угроза подошла вплотную. В широких кругах появились серьезные сомнения в том, что экономические доктрины, определяющие сегодняшний рынок, — те же, что высказывались на Экономическом конгрессе, навсегда удержат лидирующее положение. Действительно ли введение свободного права на ведение бизнеca (Gewerbefreiheit) и упразднение средневековых законов о гильдиях приведет к созданию совершенной экономической ситуации, которую предрекают горячие сторонники (Heißsporne) этой традиции?» См.: Verein für Socialpolitik (sic). Verhandlungen der Eisenacher Versammlung zur Besprechung der Sozialen Frage am 6. und 7. October 1872. Leipzig. 1873. P. 3. . Однако со временем игнорировать ухудшающиеся условия жизни в периферийных странах, как и движение антиглобалистов, становилось все сложнее. Контролировать оба явления почти невозможно. Другие экономисты пытались удариться в чистую теорию: «Никакой реальности, пожалуйста; мы экономисты», — пошутил британский экономист Эдвард Фулбрук, перефразируя название мюзикла «Никакого секса, пожалуйста; мы англичане». Успех Китая и Индии трудно использовать для защиты Вашингтонского консенсуса. Более 50 лет эти страны практиковали протекционизм (возможно, чересчур суровый), чтобы построить собственную промышленность, и наконец созрели для того, чтобы выйти на международный рынок и пожать плоды свободной торговли.

Особое значение приобрела риторика. Итальянский премьер-министр Сильвио Берлускони на удивление успешно использовал стратегию, согласно которой любой, кто был с ним не согласен, объявлялся коммунистом. Мой сокурсник по Гарвардской школе бизнеса, Джордж Буш-младший, длительное время и с неменьшим успехом применял аналогичную стратегию: «либо ты за нас, либо за Талибан». На экономическом уровне это звучит как «либо ты за глобализацию в ее сегодняшней форме, либо ты за плановую экономику». Используя эту же стратегию, Мартин Вольф из газеты «Financial Times» одной фразой расправляется с Вернером Зомбартом, обвинив его одновременно в фашизме и коммунизме. Такова была риторика всего периода конца истории — публичные дебаты на низком уровне в попытке удержаться в рамках экономического миропонимания времен холодной войны. Распад Советского Союза доказал, что рыночная экономика эффективнее плановой, что без вмешательства человека рыночная экономика способна создать утопическую всемирную гармонию. С падением Берлинской стены наступил, как выразился Фрэнсис Фукуяма, «конец истории».

Вся шумиха насчет конца истории стала возможной благодаря экономической теории, которая научно обосновывала мнение, что предоставленный сам себе рынок — это машина по производству гармонии. Некоторые известные разработчики экономических моделей (например, Фрэнк Хан из Кембриджского университета) признают, что их модели не имеют отношения к реальности. Если бы большее количество экономистов открыто признавали этот факт, можно было бы выделить изучение экономической реальности в отдельную академическую дисциплину. Однако в сегодняшней ситуации это почти невозможно.

Бывший старший научный сотрудник Всемирного банка Уильям Истерли с достойной уважения готовностью признает, что 2,3 трлн долл., выделенных за последние 50 лет на развитие бедных стран, были потрачены впустую [171] Easterly William . The Elusive Quest for Growth: Economists' Adventure and Misadventure in the Tropics. Cambridge, Mass., 2001 и The White Man’s Burden: Why the West’s Efforts to aid the Rest have done so much 111 and so little Good. New York, 2006. Цифра взята с сайта Истерли по адресу http://www.nyu.edu/fas/institute/dri/Easterly . Непонятно, впрочем, есть ли у Истерли альтернативные предложения, несмотря на то что он заметил, что денежная помощь бедным странам не способствует их развитию, когда все вокруг считали иначе. Попытка понять, что именно пошло не так, вылилась в расследование, но оно, однако, ни разу не подвергло сомнению каталлактическую (основанную на бартере) суть стандартной экономической науки, ее неспособность понять мировую систему производства, которая по своей природе создает неравномерное экономическое развитие. Не считая признания, что стратегия оказалась провальной, расследование шло по ложному следу. Настоящая суть проблемы — тот факт, что экономическое развитие присуще только некоторым видам деятельности, сегодня так и не понята экономистами, хотя с конца 1400-х годов до появления Плана Маршалла в 1947 году этот факт был общепризнанным.

Вопрос танзанийского генерала поднимает две проблемы. Во-первых, вопрос отношения между благими намерениями и добротой, с одной стороны, и экономическим развитием — с другой. Как, например, могло случиться, что щедрая денежная помощь Африке не привела к созданию в ней богатства? Во-вторых, как вышло, что 500 лет размышлений о том, как богатство и цивилизация связаны с городскими видами деятельности, так хорошо суммированных Джорджем Маршаллом в 1947 году, когда он объявил о начале плана, названного его именем, были практически единодушно отвергнуты миром? Чтобы ответить на эти вопросы, не нужно быть историком. Многие из тех, кто сегодня находится у власти, были рождены во времена применения Плана Маршалла. Давайте рассмотрим эти вопросы отдельно.

Капитализм и успешную рыночную экономику можно понять, разобравшись в парадоксах капитализма. Как объясняет Адам Смит, мы получаем хлеб насущный благодаря не доброте булочника, но желанию этого булочника заработать. Наша потребность в хлебе удовлетворяется за счет жадности другого человека? Парадокс. Идея Адама Смита была частью важной полемики XVIII века, начатой Бернардом Мандевилем, который в 1705 году заявил, что пороки отдельных людей можно обратить в общественную выгоду. К тому времени как Адам Смит опубликовал «Богатство народов» (1776), спор почти завершился. Однако то, как Смит пересказал суть этого спора, а также то, как мы сегодня интерпретируем этот пересказ, скрывает от нас некоторые важные черты принципа Мандевиля в его оригинальной форме.