Андрей Бородин - АКОНИТ 2018. Цикл 1, Оборот 1

Никому не взбредало.

Сюда не тянуло туристов. Со временем перестало и завоевателей. Кого интересует кусок дерьма на окраине бесплодной земли? Население города подпитывалось мутной струйкой втекающих в город тёмных личностей, бегущих от жён, закона и неоплаченных счетов. Людской замес бродил и существовал.

А все эти убийства… главное ведь не ты, правда, коль ещё думаешь об этом?

Себай дёрнулся во сне и застонал.

Он скользнул к прошлому и исчез в нём, словно комочек зубной пасты в стоке. То, что осталось вокруг его вырванной из мышц и костей души, не имело границ — тьма высосала оттенки и ориентиры. Оставив спираль влажного воздуха. Капли, липнувшие к его лицу, возможно, были красными.

Сон проглотил его окончательно; но прошлое, внезапно окружившее витражными стёклами, сквозь которые рванул свет, принадлежало не Себаю. Чужаку. Картинки на стекле, вонзающиеся в мозг булавками вспышек.

Схватки на клинках, солёный ветер в парусах и драконы с ядовито-жёлтыми глазами. Замки рушились, молнии расщепляли облака, добро взбиралось на пьедестал. Герои побеждали злодеев и мочились на кучи золота. Пьяные священники брели по воде. Демоны жались по углам, победители сношали принцесс.

В калейдоскопе образов — несмотря на чудовищную смесь пошлости, радости побед, справедливости, идиотизма, святости и ощущения сокрытого зла — таилось нечто, что призывало… к действию. Способному перевернуть обычный мир, разрушить будничные границы.

Себай проснулся — вынырнул.

В первые мгновения хотел швырнуть в стену механические часы, встроенные в стеклянную призму. просто чтобы увидеть водопад из осколков, чтобы сломать — преобразить. Не швырнул — часов не было. Он продал их два дня назад, когда обнаружил, что урчание желудка заглушает кондиционер над обувной лавкой. Когда теряешь работу, а стыд мылит петлю при мыслях о попрошайничестве — первым делом распродаёшь свой скудный скарб.

— Какая разница, — устало сказал кто-то. — Этот или другой. Ещё один не помешает.

Себай завертел головой. В комнатушке никого не могло быть. Второму неудачнику или неудачнице, коих занесло бы сюда на ночь, пришлось бы спать стоя или поверх Себая. Он засыпал один.

— Чен? — на всякий случай позвал мужчина, хотя видел, что дверь заперта.

Чен, дворовой мальчишка, который иногда выполнял поручения Себая и приносил свежие сплетни, не отозвался. Зато ответил всё тот же утомлённый голос, стекающий по стене напротив окна.

— Зови меня Благодетель. И давай сразу проскочим фазу знакомства, как и последующие. Тебе нужна помощь, цель, деяние. Я даю — ты берёшь.

— Что даёшь? — спросил Себай. Его околдовало слово «помощь». Он нуждался в ней, как никогда. И к чёрту осторожность и шизоидность происходящего. Ради былой стабильности. он даже подумывал над грабежом или другим незаконным приработком.

— Направление. Подсказки.

— Я не понимаю. Что мне с них?

— Власть.

Власть — вечный синоним богатства. Если только это не власть над дождевыми червями.

— Если этого мало, ещё и Возвышенность, — присовокупил голос.

— Возвышенность?

— Победа над Злом. Катехизис просветлённой справедливости, что-то в этом духе.

Себай совсем запутался. Зато отметил источник голоса — тонкие штришки обойного узора двигались, создавая некое подобие рта. Он подумал: сон не закончился, хотя и знал, что это не так.

— Убей Тушумаха, — сказали дрожащие завитки и ломаные линии. — Убей Смотрителя.

«А вот с этим — в задницу», — подумал Себай. На убийство он не подпишется, даже если ему предлагает работёнку стена со старой кожей из потемневшей бумаги и застывшей лимфой клея. В этом городе хватает крови: из мусорного контейнера в квартале отсюда неделю назад выудили две головы со следами зубов на щеках. Головы отпилили ржавой пилой. Полиция вяло озвучила мысль о введении комендантского часа.

Он считал себя человеком, неспособным лишить жизни другого, даже в целях самообороны. Скорей, из-за трусости, чем нравственности.

— Иди к маяку!

Себай расслабился, даже усмехнулся.

— Это такая штука на огрызке скалы, что подмигивает кораблям?

Всё было настолько нелепо, что могло принадлежать лишь его воспалённому воображению. Смотритель, маяк, победа над злом. Он мирно галлюцинирует, разговаривая со стеной.

— Я не прочь посмотреть на море, — сказал он и рассмеялся. Может, всё дело в снотворном, которое он нашёл в тумбочке хозяйки квартиры?

— Над чем ты смеёшься? — спросил Благодетель.

— Над тобой. Над собой. Над миражами.

— Я не мираж.

— Ага.

Себай сел на край кровати, колени упёрлись в ржавую батарею. Странно, чувствовал он себя нормально — голодным, но не разбитым таблетированной химией.

По растрескавшемуся подоконнику ползала муха.

Рот на стене оскалился.

— Море людских жизней. Он возвышается над ним.

— Что?

— Убей Тушумаха, — сказал Благодетель.

«Я ведь говорю сам с собой?» — подумал Себай.

— Хорошо-хорошо! Только заткнись!

— Иди к маяку. Ты увидишь.

— Чёрт, — Себай сдавил ладонями виски. Эти видения и голос начинали раздражать.

Он отвернулся от подвижного рисунка на обоях и попытался прогнать мнимое присутствие.

Что-то закопошилось у него в голове. Настойчиво, грубо. А потом ледяные струны пронзили мозг, сразу исчезли, и он почувствовал, что падает. Не его тело — а сознание, душа, как ни назови. Куда-то внутрь себя.

Себай захлебнулся настоящим ужасом. Кто-то принимал контроль над его телом, отведя ему роль пассивного наблюдателя.

Рывком встав, он направился к двери.

Тушумах вёл очередную куклу, проклиная себя за цацканье, псевдобиблейскую мотивацию, которой пытался заманить человека. Убей Тушумаха? Иди к маяку? Получи власть? Бррр… Колдун осознал, насколько глупо звучали его призывы, как дико смотрелась созданная на стене иллюзия.

Он усилил ментальный захват и направил ноги человека в нужном направлении. Убогость одной улочки сменялась репродукцией запущенности другой.

Тушумах подошёл к окну и глянул на застывшие гребни мусора, раскинувшиеся вокруг маяка. Четыре фигуры ждали у забора. Он держал их несильно — контроль над несколькими пешками требовал ощутимой отдачи. Поэтому Смотритель маяка просто погрузил четверых мужчин в полусон, поглаживая их сознания тонкими щупальцами, и переключился на Себая. Толкал мужчину к свалке.

Из-за скудного резерва сил (пополнение запаса энергии требовало времени и отказа от кукловодства) Тушумах попытался завлечь человека словами, после того как насытил героическими снами. Создавать иллюзии намного легче, чем подавлять чужую волю. Не помогло. Тушу-мах так устал от бытия, что даже долгий ликбез перед смертью, которую он решил подарить сам себе, навевал удушливую скуку.