Ричард Барэм - Церковное привидение: Собрание готических рассказов

— Забавная штучка, — сказал я. — Сколько она стоит?

— Полкроны, сэр, — прошелестел старик, глядя мне в лицо. Голос его был едва слышен — мне представился хоровод пляшущих пылинок, — однако в глазах явно светилось оживление.

— Всего-то? Ну, полкроны я наскребу, — сказал я. — Не трудитесь заворачивать, я положу старушку-квакушку в карман. Значит, полкроны? Вот, пожалуйста.

Передавая старику монету, я нечаянно коснулся его раскрытой ладони. И чуть не отскочил. Я уже сказал, что лягушка обожгла меня холодом, но по сравнению с его ледяной пергаментной рукой показалась мне чуть ли не теплой. Это могильное прикосновение невозможно описать. «Бедняга, — подумал я. — Один, в пустой выстывшей лавке. Барышни на вид такие славные, а о старике совсем не заботятся».

— До свидания, — сказал я.

— До свидания, сэр. Благодарю вас, сэр, — отозвался слабый старческий голос. И он закрыл за мной дверь.

Вокруг меня закружилась метель, но, пройдя несколько шагов, я все же оглянулся и увидел за стеклом его силуэт — не человек, а освещенная свечой тень. Он стоял, прижавшись лицом к большому толстому стеклу. И я мысленно увидел его покорные угасшие глаза, они смотрят вслед удаляющемуся покупателю.

Почему-то я весь вечер не мог отвязаться от мыслей о старике из лавки. А когда лег, то долго не мог заснуть, передо мной все стояло изрезанное морщинами древнее лицо с огромными глазами, постигшими тайные глубины знаний, они были похожи на мертвые планеты и упорно глядели на меня, в их взгляде мне чудился вопрос. Да, мой странный нынешний знакомец почему-то растревожил меня, и когда я наконец заснул, он проник в мои сны и снился чуть ли не до утра.

Меня переполняла жалость к нему — до чего же он стар и слаб, и во сне я все уговаривал его отдохнуть: ему надо лечь и хорошенько отдохнуть. Но едва мне удавалось уложить дряхлого старичка на кровать с балдахином на четырех столбиках, которую я видел в лавке, — только во сне она была больше похожа на могилу, а парчовое покрывало все превращалось в комья глины, — как он выскальзывал из моих рук и семенил прочь по лавке. Я бросался вслед по нескончаемым проходам среди зловещих нагромождений мебели, но ему все равно удавалось улизнуть, а лавка меж тем раздвигалась, ширилась, вот стены исчезли вовсе, и я оказался в какой-то бессолнечной, безвоздушной бесконечности, где и рухнул задыхаясь, в полном изнеможении на могилу под балдахином на четырех столбиках.

Утром меня срочно вызвали к заболевшей матери, и в волнениях и хлопотах недели, которую я провел подле нее, эпизод, произошедший в антикварной лавке на углу, совершенно изгладился у меня из памяти. Наконец доктор объявил, что больная вне опасности, и я вернулся в свои унылые меблированные комнаты. Однажды я сидел и мрачно подсчитывал свои расходы, ломая голову, где взять денег, чтобы заплатить хозяйке за следующие три месяца, и тут — вот приятный сюрприз! — ко мне заглянул мой школьный друг, — сказать правду, у меня в то время больше и не было друзей в Лондоне. Служил он в салоне одного из лучших антикваров-аукционистов.

Мы поболтали немного, потом он встал, ища спички. Я сидел к нему спиной. Он чиркнул спичкой и стал с наслаждением раскуривать трубку. И вдруг воскликнул:

— Ба! Откуда у тебя эта вещица?

Я обернулся и увидел, что он буквально впился взглядом в ту самую забавную лягушку, которую я купил в лавке несколько дней назад, поставил на каминную полку и напрочь забыл о ее существовании.

Мой друг стоял под лампой и внимательнейшим образом рассматривал фигурку сквозь маленькую лупу, у него даже руки дрожали от волнения.

— Откуда она у тебя? — повторил он, — Ты хоть представляешь себе, что это такое?

Я коротко рассказал ему историю того вечера — не уходить же было из лавки с пустыми руками, вот я и купил за полкроны эту лягушку.

— За полкроны?! — ахнул он. — Жизнью клясться не буду, но, по-моему, на тебя свалилось богатство, такое только в сказках бывает. Или я полный профан, или эта нефритовая поделка относится к временам династии Цзинь. [385]

Каюсь в своем невежестве: его слова для меня ровным счетом ничего не значили.

— Ты хочешь сказать, эта вещица ценная?

— Ценная? Вернее будет сказать — бесценная! Послушай, — воодушевился мой друг, — поручи это дело мне, идет? Я отнесу лягушку к нам в салон, поглядим, чего она стоит. Сегодня у нас понедельник. В четверг я постараюсь выставить ее на аукцион.

Я доверял моему другу, как себе, и охотно согласился на его предложение. Он бережно упаковал лягушку в вату, и мы простились.

В пятницу утром я пережил величайшее потрясение. Это потрясение оказалось из разряда приятных, и можете мне поверить, что, когда я вскрыл один-единственный конверт, который лежал на моем не слишком-то чистом подносе с завтраком, комната закружилась у меня перед глазами и довольно долго не могла остановиться. В конверте лежало извещение от владельцев антикварного салона братьев Спэнк: «Сообщаем Вам, что нефритовая фигурка периода династии Цзинь продана за 2000 фунтов стерлингов. За вычетом 10 % комиссионных Вам надлежит получить 1800 фунтов стерлингов», и там же, аккуратно сложенный, лежал чек, выписанный салоном братьев Спэнк на имя Питера Вуда, эсквайра, и обозначена сумма: 1800 фунтов стерлингов.

Я словно в столбняк впал. Конечно, мой друг ободрил меня, у меня появилась надежда, что с помощью этой случайной покупки я заплачу хозяйке за следующие три месяца, ну, если уж очень повезет — может быть, даже рассчитаюсь за год, но кто мог подумать о столь баснословной сумме? Неужели это правда? Может быть, друг просто сыграл со мной недобрую шутку? Наверняка. Прошу прощения за банальную фразу, но в жизни так не бывает.

Голова у меня продолжала кружиться, и все же я позвонил другу. Голос его звучал как обычно, он от души поздравил меня с удачей, и я наконец-то поверил, что мое несметное богатство — явь. Стало быть, это все не шутка, не сон. На моем банковском счету не значился ни один пенс, да вдобавок был долг в размере 20 фунтов, у меня нет никаких ценных бумаг, кроме акций на сумму в сто пятьдесят фунтов, и вдруг — какое чудо! — по счастливой случайности я сделался обладателем листка бумаги, который можно обменять на тысячу восемьсот золотых соверенов! Нет, это еще надо понять, осмыслить, взять в толк. Я сел. Как ни взволнован я был, как ни метались мысли, одно было несомненно. Я не могу воспользоваться в своих корыстных целях невежеством барышень и неосведомленностью их древнего слуги. Я не имею права принять этот сказочный дар Судьбы только потому, что мне продали сокровище за полкроны.

Нужно непременно вернуть хотя бы половину суммы моим ничего не подозревающим благодетелям. Иначе я буду мучиться, что ограбил их, проник тайком ночью в лавку как вор и украл лягушку. Я вспомнил милые, доверчивые лица сестер. Поражу их удивительной новостью, то-то будет радости! Я чуть не кинулся прямо к ним, но у меня в тот день, как назло, слушалось дело в суде, пришлось тащиться в Темпл. [386]Подтвердив своей подписью правильность чека салона братьев Спэнк, я адресовал его своему банкиру, потом открыл свою чековую книжку и выписал 200 фунтов стерлингов на «Антикварную Лавку На Углу». Чек я положил в карман, решив заглянуть в нее вечером, когда буду возвращаться домой.