Валерий Исаев - На краю

Отец Ивана, дописав этакое письмо под диктовку жены Нюси и бабушки Варвары, сидевших подле него в грустной задумчивости, размял притомившуюся на долгих строчках того послания руку, смачно облизнул конверт, заклеил его, вывел на конверте требуемые Иваном и показавшиеся всем им «бессовестными» слова «До востребования» и как что лишнее скорее понес из дому.

Иван загадал так: «Получу весточку от Галицкого — значит, то веление судьбы, значит, ей угодно, чтобы таких, как он, было бы на земле ну хотя бы двое; не получу — остаюсь мучиться в городе и дальше, значит, ей так неугодно…»

И он получил письмо от своего Галицкого, и было в нем написано:

«…через недельку, милостивейший государь мой свет Иван Федорович, приступаю к серьезнейшим испытаниям своей машины. Ты бы только знал, Ваня, сколько в ней богатырской русской нашей силы. И ты скажи — ничего же ей не надо, из ничего же берется, из пустяка же — из ветру, из простору нашего. И она как ждала меня — так послушно пошла, будто приговаривала, что же ты, дескать, раньше-то или не замечал… И знаешь, Ваня, такой я счастливый теперь…»

Иван уже на этих самых строчках принял в своей жизни главное решение — где ему жить и что делать. Дальше он уже читал бегло, наполняясь невиданной силой, отвлекавшей его от чтения и уже увлекавшей его к выбранному им, наконец, делу.

А Галицкий писал в своем письме:

«Закончу — обязательно напишу тебе, как прошло главное испытание, доложу вам, милостивый государь, об истинных размерах моего сокровища, потому что до сегодняшнего дня и сам не знаю, чем владею, но догадываюсь. И вообще, если ты ощутил, что нужен хотя бы одному человеку на свете — ты должен быть очень счастливым человеком, а если сотне, тысяче людей — во все столько раз и больше, вот и вообрази себе, Ваня, сколько во мне того самого счастья — как бы я все его не собрал с земли нашей, ведь наметился я, Ваня, допомогти всему человечеству, так ты и знай…»

Небезызвестный Петр поселился в том же районе, где жил Иван. Еще до отъезда, стоя на автобусной остановке, Иван несколько раз видел его проезжавшим мимо в новеньких сверкающих «Жигулях» — гордого, самоуверенного, надменного; он помахал ему рукой, но тот не заметил улыбавшегося ему с обочины друга.

«И ты будешь Шекспиром, если судьба дозволит…» (с латинского).

Вербин внимательно слушал врача.

— Разве вы не видите, среди кого живете, кто вас окружает? И откуда в вас это?

Предлагалось лечение:

— …Обнажайтесь, открывайтесь людям, растапливайте свою оледеневшую душу, спасайтесь. Так дальше жить нельзя. Когда-то, может быть, все и было по-вашему: чуть не в каждом нужно было видеть врага, завистника и, естественно, опасаться, остерегаться, сторониться людей. Но эти времена давно минули. Оглянитесь, посмотрите вокруг себя, и вы увидите лица друзей. Доверьтесь же им, не бойтесь их — они вам братья… И пока вы не поверите в это, вы не вылечитесь. Я искренне желаю вам скорейшего выздоровления и возвращения в строй полноценных, жизнерадостных людей — таких, как все мы…

Врач обнадеживающе улыбался, изо всех сил пытался вселить уверенность.

— И вот что я вам скажу еще. Лекарств от вашей болезни не существует. Заболевание ваше по нынешним временам редкое, назвать его можно было бы так: синдром обделенности человеческим вниманием, сокращенно — эсочевэ. Болезнь началась сразу после регистрации вашего открытия, потому что вы ждали чего-то большего от людей, чем получили от них на самом деле. Произошел срыв, кризис, развившийся на почве дефицита внимания к вашей персоне. Отсюда лечение — этот дефицит срочно необходимо восполнить. Как это сделать? Очень просто. У нас, как вы знаете, полно праздников, на которые собирается множество людей, от невнимания которых вы пострадали; ходите на торжества, и все, что будет там говориться в адрес тех, кому они посвящены, принимайте как бы на свой счет, перевоплощайтесь. Попробуйте, думаю, все будет хорошо… Вы ведь врач и все прекрасно понимаете…

…Доктор Вербин идет разряженный по случаю дня поминовения героев Куликовской битвы. Любуется. И ведь есть на что! Играет музыка — кто только отыскал такую! — старинная, как раз из того далекого времени.

Тревожные голоса варганов заголосили над Москвой — и сделалось вначале страшно, но уже в следующую минуту настроение меняется: расправляются плечи, зудит рука — меч ищет, извечная, неистребимая привычка.

Вербин вспомнил: под такой варган собирались деды, прадеды у Лопасни к знамени великого князя Дмитрия Ивановича, чтобы постоять за землю русскую. Что музыка да варганы — вот и живые картины с ряжеными!

Покуда шел Вербин дорогой к Старой площади, где начинались торжества у храма, чего только не насмотрелся, не наслушался: песен, приговоров разных, лихих скоморошьих припевок.

Широко праздновался юбилей Куликовской битвы, с размахом, как того и стоил. Еще бы! Таких событий на памяти у России не так много.

Прямо на улице стояли рядами десятки цветных телевизоров, шли прямые трансляции с разных мест, имеющих отношение к сегодняшнему празднику — из Лопасни, из Брянска — из родного дома Пересвета, который отыскали, привели в порядок: с поля Куликова, с берегов Дона, Непрядвы, Смолки, Красивой Мечи.

Вербин загляделся. Как живые вставали перед глазами картины: собиравшаяся на берегах Лопасни армия, поход вдоль Рязанского княжества, видение великому князю образа святителя Николы и его знаменитое: «Сие место угреша мя!»

Со стороны неоштукатуренной, красного кирпича церкви в Кулишках, заглушая нестройный говор телевизионных дикторов, послышался могучий бас — начиналась праздничная торжественная служба. Из церкви вышла сияющая золотом на ярком солнце процессия с хоругвями, черными княжескими знаменами с изображением на них образа Спаса Нерукотворного и двинулась по узкому проходу, сдавливаемому с обеих сторон множеством подоспевшего к этому времени народу.

«…Рождество Твое, Богородице Дево, радость возвести всей вселенной… из Тебе бо возсия Солнце правды…» — понеслось над площадью, подминая под себя людские голоса, порывы ветра в чуткой листве окружавших площадь деревьев, городской шум, доносившийся сюда со стороны близлежащих улиц, — …и упразднив смерть, дарова нам живот вечный…» — тянул могучий бас.

Доктор Вербин насторожился: «Так ведь этот голос — один к одному голос чиновника из Комитета по делам изобретений и открытий. Точно… Как будто один и тот же человек…»

В сознании Вербина наложились картины двух событий в его жизни — процедура утверждения сделанного им научного открытия и сегодняшний праздник в Кулишках; спутались слова и детали, объединились в одно — попробуй разними их, растащи в стороны — где одно, где другое?