Сергей Омбыш-Кузнецов - На охотничьей тропе

Когда охотники были дома, дед Нестер чувствовал себя спокойно, а как уходили на промысел, глодала тоска. Тогда он направлялся в садик, примыкавший к солнечной стороне избушки, в котором у него были разбиты клумбы с цветами, и долго просиживал на пеньке, любуясь темнокрасными и жёлтыми георгинами. Георгины были гордостью деда Нестера, лучших не было ни у одного садовника в районе.

Как-то приехал на участок секретарь райкома Измайлов, увидел георгины и воскликнул:

— Вот это да, вот это цветы! Такие я видел только в южных оранжереях.

Секретарь райкома долго сидел с дедом Нестером в садике, расспрашивал об уходе за цветами, а на прощание сказал:

— Вот что, Нестер Наумыч, мы в Вагино два сквера в этом году разбили. Разведи-ка у себя побольше таких георгинов, а затем выдели клубней для посадки в этих скверах. Порадуй городских жителей. Они не раз помянут тебя добрым словом. Вот, допустим, пришёл рабочий в сквер отдохнуть, увидел цветы и спрашивает у соседа: «Кто это такие георгины развёл?» «Дед Нестер, охотник с Быстринского участка» — ответит тот. «Нестеровские георгины!» — так и привьётся к ним это название. Хорошо ведь, а?

— Хорошо. Это мы можем, Григорий Васильевич.

Обещая развести георгины для города, Дед Нестер делал это просто из уважения к Григорию Васильевичу, но затем подумал: «Умирая, каждый человек какую-нибудь хорошую память о себе должен оставить. Один изобрёл машину, другой книжку хорошую написал, третий на войне отличился. Наверное, и умирать-то трудно, когда знаешь, что никто потом тебя добрым словом не вспомнит. Вот взять хотя бы нашего деревенского Митю-бобыля. Напьётся, бывало, всем соседям окна побьёт, со всеми перескандалит. При жизни его все забулдыгой называли, а помер, так и на поминках о нём говорили: «Царство ему небесное. Хороший был прохвост». И сейчас как кто-нибудь зашумит, так снова и вспомнят покойного: «В Митю-бобыля пошёл». Наверное, и на том свете ему икается. Ну, хорошо ли?.. А что он, дед Нестер, оставит после себя? Верно, был в молодости он видным охотником, да все лучшие годы его при царе Николашке прошли, для господ пушнину добывал, а для своего люда мало что успел сделать. А тут Григорий Васильевич надоумил. Вот разведу георгины, пусть рассаживают их в скверах и садах. Может и не будут они нестеровскими называться, да всё равно приятно, когда знаешь, что их красота будет людей радовать».

С весны дед Нестер засадил большой участок георгинами, всё лето ухаживал за ними и так полюбил это занятие, что всё свободное время проводил в садике, делил с цветами свои чувства и мысли; легонько положит на ладонь большой бутон георгина, смотрит на него и разговаривает, как с живым. А теперь уж последние бутоны отцветают, на днях он выкопает клубни и отправит в Вагино. И снова безделье будет угнетать. Хорошо, очень хорошо, что Филька Гахов вернулся, надо обучить парня охоте. Всё-таки не бесполезное препровождение времени, к тому же и паренёк ему приглянулся. Нет, нужен ещё дед Нестер на этой земле!..

Утром, как только отправит охотников на займища, дед Нестер садится на высокий порожек избушки, рядом усаживает Фильку и, подставляя морщинистое лицо неяркому осеннему солнцу, рассказывает ему о повадках зверей и птиц, обитающих в степи и на озёрах.

— Взять птицу, Филя, не так-то просто. Она ведь тоже своё понятие имеет. Был раз со мной такой случай. До этого я немало охотился и знал, как птицу взять, а тут оплошал… Заприметил я, что на Кружилихе много гуся бьётся. Место хорошее, удобное. Грива, с которой хлеб уже убрали, подходит своим склоном к самому Щучьему озеру, а с другой стороны, километрах в двух — широкое займище. На нём и на озере у гусей была ночёвка, откуда по зорьке они шли на гриву. Ну, думаю, здесь я вас, голубчиков, и подкараулю.

Пришёл на Кружилиху перед утром, выкопал яму и сделал скрадок. Так замаскировался, что и комар носа не подточит. Профиля выставил, сижу, жду. Зориться начало, с воды гусиный говорок доносится. Эх, думаю, скорее бы пошли… Появился первый табунок. Я от азарта весь горю. Вот всё ближе, ближе, — я курки взвёл. А они метров семьдесят не долетели, как загогочут, да в сторону. И что же ты думаешь: просидел я часа три, повторяется одно и то же. Ах ты какая оказия! — думаю. — Чего гуси пугаются? Вылез из скрадка, осмотрелся: нет, всё в порядке, маскировка такая, как у солдата в дозоре. Стою, голову ломаю над этой загадкой и вдруг вижу: на шалаше лежит моя банка из-под самосада, второпях забыл её там, а она никелированная. Блеск от неё аж в глаза бьёт, гуси заметят — и в сторону. Хитрые бестии!.. Так ни с чем и пришёл домой.

Или другое дело. С воды на кормёжку гуси следуют по одному пути. Но прежде на большой высоте проходит их вожак, вроде разведку проводит. Пролетит, если опасности не заметит, возвращается, тогда уж и стаи начинают двигаться. Я однажды сидел на перелёте. Зазевался — и заметил меня вожак. Так и пропала моя охота, всех гусей он другим путём провёл. Вот оно, Филипп, как бывает. Гусь — птица хитрая, а охотник ещё хитрее должен быть. Тогда и удача всегда будет…

Филька слушает бывалого охотника, стараясь не упустить ни одного слова, и понимающе покачивает головой. А дед Нестер, не торопясь, закурит, сделает передышку и снова начинает рассказывать об охотничьих хитростях или о приёмах стрельбы и о многом другом, что до сих пор было неизвестно юноше.

Прошла неделя. Дед Нестер, решив, что достаточно порассказал Фильке, приступил к практическим занятиям. Сколотив большой щит из досок, он заставил отнести его и установить недалеко от избушки. На щите углем начертил небольшой квадрат.

— Ружьё пристреливать будем, — заметил дед Нестер и, расстелив на земле плащ-палатку, стал заряжать патрон, предварительно измерив срез ружейного ствола и сделав по нему мерку.

— Главное в охотничьей удаче — это точность боя. Тогда не станешь пенять, что в твоих промахах ружьё виновато.

На другой день дед снова вывел Фильку к щиту и заставил стрелять его по чёрному квадрату лёжа, с колена, стоя, после каждого выстрела давая своё заключение. Затем заставил тренироваться по качающемуся на нитке деревянному шарику, и когда убедился, что Филька освоил «науку», привёл его к займищу.

— А теперь садись и стреляй коршунов, — сказал дед Нестер, присаживаясь в осоку. — Да спокойнее, не торопись. Это тебе экзамен. И не жалей, коршун — птица вредная… А другую не трогай.

В этот вечер было много расстреляно Филькой боеприпасов, однако дед Нестер возвратился в избушку довольный своим учеником.

— Больше я тебе, Филипп, не нужен, — сказал он ему дорогой. — Стрелять ты научился, а в остальных охотничьих премудростях сам разберёшься.

Филька, волнуясь, с благодарностью проговорил: