Сергей Омбыш-Кузнецов - На охотничьей тропе

Зайнутдинов сначала всё отнекивался: «подожди…», «подумаю», «сейчас некогда, вот переставлю капканы, тогда…» А сегодня утром он вышел из избушки, Илья — следом за ним, прижал к стене и, взявшись за пуговку салимкиной шубы, так её крутнул, что вырвал вместе с куском овчины, прошипел: «Ну, сколько ещё ждать. Сморчок ты, а не охотник. Последний раз спрашиваю. К вечеру не решишься, тогда…» — и, не договорив, ушёл в избушку, так хлопнув дверью, что с крыши посыпалась на Салима земля.

«Злится-то он, наверное, потому, что боится, как бы я его не выдал, — думал Салим. — Да кто его знает, человек он какой-то тёмный, непонятный. Но что делать, на что решиться…» И чтобы оттянуть время до того момента, когда он скажет роковое слово: «Согласен!», а может быть в надежде на то, что Илья договорится ещё с кем-нибудь другим, проверил капканы и ушёл к себе в село, решив там прожить денька два-три.

Лишь только Салим переступил порог своего дома, как его окружила детвора. Кареглазый Ибрагимка взобрался на спину, Зинур — на руки; четырёхлетний толстяк Сафи, переминаясь с ноги на ногу, дёргал за полу отцовской шубы и тянул: «Ата, а ата [8] Ата — по-татарски отец, папа. , гостинчик принёс?», Амина и Хадыя, годами постарше, обнявшись, стояли тут же и вопросительно смотрели на отца; лишь Сабира не было дома, наверное в школе.

Салим вытащил из кармана шубы кулёк с медовыми пряниками и, раздавая каждому, приговаривал:

— Получай, это тебе косой заяц гостинец прислал, а это тебе, это тебе…

Сафи отвернулся от отца и плаксиво проговорил:

— Не хоцю от зайки…

— А тебе вовсе и не от зайки. Это Амине и Ибрагиму заяц прислал, а тебе рыжая лисичка. Стала на задние лапки, махнула хвостом и говорит: «Отнеси Сафи пряник, самый сладкий».

Сафи обрадованно схватил пряник, просеменил к деревянному дивану и уселся на нём, свернув ноги калачиком.

Зайнутдинов смотрел на детишек и улыбался, забыв о том, с каким чувством шёл он домой, спасаясь от назойливого требования Андронникова. Он снял с себя шубу, повесил на вешалку у двери и подошёл к Фатьме, которая, отложив в сторону вязальные иглы, наблюдала, как дети расправляются с пряниками.

— Что с Минкомал? Не лучше? — спросил Салим, с надеждой глядя на жену.

— Худо, Салим, шибко худо, — на красивое лицо Фатьмы легла печаль. — Был доктор, говорит: посылай быстрей Минкомал в санаторий. А то может болезнь в хроническую перейти.

Салим задумался: «В санаторий? На какие деньги сейчас посылать? Промысел только-только по-настоящему наладился. Деньги будут, да не сразу. А Минкомал надо посылать быстро. Тяжёлый недуг свалил её. Шла осенью домой из гостей от бабушки Рабиги, попала в сильный дождь, вымокла, да ещё через воду в займище перешла и заболела. Воспаление лёгких прошло, а вот ревматизм развился. Доктор говорит: может перейти в хронический Ой, плохо, Минкомал!»

Фатьма, понимая, о чём задумался муж, подсказала:

— А ты попроси директора. Пусть поможет. Добудешь зверя, рассчитаешься. Не забывай, Минкомал у нас старшая, скоро невестой будет. Ты бы знал, как она переживает. Смотришь на неё, и сердце заходит от жалости.

— Директора попросить? Ой ли!.. Будет ли толк?!.

— А ты попробуй.

Салим подошёл к комнате, в которой находилась больная дочь, и приоткрыл дверь. Минкомал, такая же красивая, как мать, но теперь худенькая и бледная, с выдавшимися вперёд скулами, полулежала на мягких подушках. Услышав скрип двери, она вскинула взгляд на Салима — в глубоко запавших глазах было столько недевичьей печали, что, казалось, собери её всю в чашу, выплесни на лёд, он не выдержит и растает.

— Ну как, Минкомал, плохо? — полушёпотом спросил Салим.

Минкомал слышала разговор родителей и, чтобы успокоить отца, сказала:

— Нет, ата, лучше. Скоро совсем хорошо будет, — и попыталась улыбнуться, но улыбки не получилось. Губы у неё как-то неестественно скривились, и Салиму показалось, что она заплакала.

— Ничего, Минкомал, ничего, — дрожащим голосом проговорил Салим. — В санаторий поедешь, вылечат тебя. — И, повернувшись к Фатьме, привалился к косяку, с минуту постоял в раздумье. В затуманенном мозгу всплыл образ Андронникова, вспомнились его слова: «Подумай, деньги будут. Хрустящие полусотенки!» Тяжело проговорил:

— Будет путёвка, Фатьма. Будет наша Минкомал здоровая…

Фатьма с благодарностью посмотрела на Салима

Благинин натолкнулся на лисью тропу у Горелого колка. Он не торопясь шёл по следу, который уводил всё дальше и дальше. За ним неотступно следовал Филька Гахов. Он привязался к опытному охотнику и целыми днями пропадал в степи с Благининым, постигая хитрую науку промысла. Иван, казалось, забыл о неприятном для Фильки случае или просто не напоминал о нём. Он терпеливо знакомил подростка со всеми тонкостями промысла ондатры, лисиц, горностая и других зверьков, которые водились в степи. Многое познал Филька: и как устанавливать капканы в хатке ондатры, и как распутывать лисьи следы, где следует искать колонка, об охоте с флажками и многое другое, что раньше для него было загадкой. А главное, Благинин научил его любить природу, уметь извлекать из неё пользу и в то же время беречь её.

Лисья тропа привела в неширокий лог, её пересекла другая.

— В чём дело, Филя? — спросил Благинин, останавливаясь у перекрестья двух троп. — Где теперь лису искать надо?

— Это тропы разных лисовинов, одни следы мельче, другие покрупнее, — ответил Филька. — Обоих искать надо.

— Правильно! — Иван был доволен учеником. — Одна пошла на Савоськину гриву, другая к Караголу. Вот ты и иди по второй тропе. Попробуй сам поставить капканы, как я тебя учил. Это тебе вроде экзамена. А потом найдёшь меня на гриве, я по этой тропе пойду.

— Ладно, дядя Иван, — с радостью согласился Филька, направляясь в сторону Карагола.

«Будет толк из парня, — думал Благинин, идя по следу. — А ведь не научи его, могла и заглохнуть охотничья страсть. Скитался-скитался бы по степи без толку, как перекати-поле, надоело бы, и не быть ему охотником. Не понимают у нас многие этого, таят в себе секреты».

Следы опетляли склон и вышли на вершину гривы. «Где-то недалеко тут», — подумал Иван, останавливаясь, чтобы набить табаком трубку.

Зажигая спичку, он услышал, как в конце гривы резко хлестнул выстрел, затем другой.

«Стреляют? В кого бы это?» — соображал Иван, всматриваясь вдаль. Примерно в полкилометре от себя он увидел, как на склоне гривы у стога сена суетились две маленькие фигурки.

Благинина ожгла догадка: «Браконьеры!»

Забыв о лисе, Иван направился в их сторону. «Браконьеры ли? Может ошибся? Мало ли чем могут заниматься люди в это время в степи», — думал он, ускоряя движение.