Брайан Джеймс - Грязный лгун

Син отпускает тормоза, как только мы оказываемся внутри.

Он несется по пустому зданию, как бескрылая птица, орет во всю мочь, изображает, раскинув руки, что пытается взлететь. Его голос эхом отражается от стен, словно гром, пойманный в кувшин, заполняя каждый сантиметр пространства.

Я хочу присоединяться к нему — было бы здорово хоть на какое-то время почувствовать себя свободным.

Я уже готов раскинуть руки, когда Джордан орет за моей спиной:

— Ты, придурок, прекрати! — Его голос разносится среди пустых стен, как грохот от камней, брошенных в витрину магазина.

Син застывает как вкопанный.

— Ты что, хочешь, чтобы нас засекли? — говорит Джордан, и Син качает головой и извиняется.

Я считаю, ему не стоило извиняться.

— Хорош фигней страдать, — бурчит Джордан и идет в другое крыло здания, поодаль от дороги и от строительной техники на стоянке. — Пойдем пыхнем, — говорит он,

Я жду, пока к ним не подойдет Син.

Кейт и Джордан идут впереди. Отчасти мне хочется, чтобы они совсем ушли. Мы с Сином тогда могли бы носиться по пустому зданию, выкрикивая наши имена или детские стишки, и вообще всe, что взбредет в голову.

— Как там у вас с Рианной? — спрашивает Син, тихо, чтобы не слышали Кейт и Джордан.

— Что ты имеешь в виду? — говорю я, не зная, ждет ли он от меня откровенности или это простая вежливость.

— Я видел вас, она какая-то грустная.

— Да, но теперь, я думаю, все в порядке. — Я не хочу вдаваться в подробности — не здесь, не так. Может, как-нибудь в другой раз, если ему действительно интересно.

— Она классная, — говорит он, и я смотрю на него, но Син смотрит себе под ноги, и я понимаю, что это серьезно, говорит, что в начальной школе они с ней дружили — еще до того, как появилось слишком много правил и компаний, до того, как общаться друг с другом стало чем-то неприемлемым.

— Че вы там застряли? Двигайте сюда! — говорит Кейт, выглядывая из-за недостроенной стены. Джордан уже раскурил трубку: затягивается глубоко, еще затяжка, он задерживает дыхание, прежде чем выпустить облако белого дыма к потолку, откуда свисают электрические провода.

— Кто следующий? — говорит он.

Здесь никто не церемонится, нет такого ритуалу к которому мы так привыкли в хижине, когда были втроем: я, Кейт и Син.

Я жестом показываю Кейту, чтобы он не терялся, и он берет трубку и зажигалку с таким видом, с каким дети берут подарки.

Кажется, у него травка горит намного быстрее, сгорая от жадности, с которой Кейт смакует ее вкус.

Он передает трубку, задержав дым в легких.

Я уступаю очередь Сину, хотя и понимаю, что в трубке может ничего не остаться к тому моменту, когда очередь дойдет до меня.

— Кончилась! — говорит Син: тлеет только пепел.

— Не скули. — Джордан берет у Сина трубку, лезет в карман и снова набивает ее. — Вот, возьми, — он отдает трубку Сину.

Затяжка.

Выдох.

Теперь моя очередь.

Я беру зажигалку в правую руку.

Трубку в левую.

Вспыхнуло пламя, и на мгновение мне кажется, что я вижу демона в Джордане, но видение исчезает, как только дым обжигает мне рот.

Я стараюсь затягиваться по чуть-чуть, я знаю, что за мной следит Джордан, гадая, какого черта его травку курит какой-то пацан, которого он даже не знает.

— Спасибо — говорю я, передавая все обратно ему, согласно этикету и тому подобной ерунде.

Мы пускаем трубку по кругу. Передаем трубку от одного к другому, по возможности отдавая себе в этом отчет, но все кончается после четвертого или пятого круга, когда провода начинают напоминать змей, затаившихся у нас над головами, чтобы напасть на нас, когда наши лица становятся похожи на пластиковые маски.

— Я все! — говорит Кейт, его глаза блуждают по сторонам, изучая решетки в бетоне.

— Вот зачем здесь кокс, — говорит Джордан с улыбкой на своих тонких губах.

— Сода? — говорит Син, и Джордан смеется, как всегда смеялись надо мной старшие ребята, когда я был помладше и не понимал, о чем они говорят.

— Какая на хер сода! Кокс, кокаин, я слегка, в натуре, разогнал этим травку.

Взгляд у Сина ошарашенный и испуганный, у меня, скорее всего, тоже, если бы я мог увидеть себя со стороны. Джордан говорит нам:

— Расслабьтесь, там всего щепотка.

Я чувствую, как бешено колотится мое сердце, словно оно переродилось и у него выросли кроличьи лапки, оно с силой бьется о грудную клетку — как кроличьи лапки, с силой отталкиваюшиеся от земли в моем сне о псах.

Я чувствую, как тысячи муравьев ползают у меня под кожей, и мне интересно, правда ли это или мне это все только чудится, потому что я знаю, что сделал сейчас что-то не то; мне интересно, заметил Бы я вообще что-нибудь, если б Джордан ничего не сказал.

Но все эти мысли начинают постепенно исчезать, они растворяются, когда я смотрю вверх, уставившись на стальную решетку над моей головой, на геометрические фигуры из кирпичей и досок — удивительно, как они красиво складываются в стены.

Шум дороги звенит у меня в ушах, и вскоре я уже не понимаю, то ли я слышу шум дороги, то ли у меня просто звенит в ушах.

Голос Сина похож на озвучку иностранного мультика — забавно, но ничего не понятно.

На улице все кажется мне странным. Все вокруг такое четкое, что больше похоже на фотографию.

Когда я смотрю вниз, на асфальт, у меня возникает странное чувство, будто я уже упал, но потом я вытягиваю руку в сторону и чувствую стену, протягиваю руку вперед и чувствую пустоту там, наверху, где находится погрузочная платформа.

Я сам нашел лестницу, ведущую сюда.

Я оглянулся, прежде чем лезть наверх, надеясь, что, может, Син все еще со мной. Я не помню точно, как мы разделились, не помню точно, что произошло после того, как нас накрыло. Мы разбрелись по одному.

Меня загнал сюда собачий лай, доносившийся со стен — собаки целой сворой бежали над моей головой, балансируя на стальных балках.

Лестница оказалась здесь, когда они гнали меня, — она ждала меня, умоляла меня взобраться по ней, хотя она была без перил, временная, и, скорее всего, мне небезопасно лезть по ней в таком состоянии. Я не заметил эту лестницу раньше — ни когда я пошел, ни когда мы бродили внутри.

Собаки смолкают, когда я оказываюсь наверху, когда я наконец остаюсь один, и никто меня не видит.

Наверху ничего нет, кроме нескольких закрытых ящиков. С одной стороны нет стены, и это похоже на открытое окно на стоянку, где стоят желтые строительные машины, напоминающие игрушечные грузовики. Словно открытое приглашение спрыгнуть вниз, изменить мою жизнь сегодня же, заставить собак замолчать раз и навсегда, когда я приземлюсь.

Я стою на краю, наклонившись вниз, мне интересно, как далеко я смогу наклониться, прежде чем упаду — упаду двумя этажами ниже, лицом в асфальт, и моя кровь, как крупные капли дождя, разлетится по его черноте.