Олег Меркулов - Комбат Ардатов

Пока он падал, держа над головой руки, он встретился взглядом с глазами Ардатова, и Ардатов как будто услышал, как кричат его распахнутые сейчас от боли и от ужаса, что вот-вот он умрет, глаза. «Не надо!.. Не надо!.. Не надо!!!» — успели крикнуть они, прежде чем лицо Чеснокова ударилось об землю. Земля и погасила и этот последний страх Чеснокова, и погасила и боль в его худой, нескладной, юношеской спине.

Этот танк, не сбавляя хода, дымя, проскочил их оборону туда, где лежала немецкая пехота и остановился. Танкисты в горящих комбинезонах заполошно выскакивали из его люков, но кто-то, наверное, Надя, перестрелял их всех.

Когда два оставшихся танка развернулись и покатили назад, к пехоте, Ардатов вернулся к телефону.

Он ждал, когда починят связь, и сидел рядом с Рюминым. Передохнув чуть-чуть, он приподнял Рюмина, положил его удобней, на спину, так что Рюмин мог бы видеть небо, вынул из его карманов документы, письма, какие-то бумаги и затолкал все это в полевую сумку. Рюмин еще не закостенел, и когда Ардатов укладывал его, руки и ноги Рюмина хорошо слушались. Поправляя правую руку, Ардатов чуть пожал его ладонь, как бы говоря: «Мы держимся. Благодаря тебе. Спасибо».

— Вы мне не доверяете? Не доверяете, геноссе капитан? — спросил его Ширмер. Он сидел на корточках, наклонившись грудью к коленям.

— Откуда вы это взяли? — хмуро бросил Ардатов. Они были еще вдвоем. Рюмин в счет не шел.

— Вы мне не доверяете оружие. Заставляете лежать.

— Это не так. — Ардатов отвел со лба Рюмина волосы. Они были ссохшиеся от пота и пыли.

Ширмер не понял.

— Но я лежу. Все атаки лежал.

— И будете дальше лежать. Я приказываю, — подтвердил Ардатов. — И никакого оружия. В траншее — лицом вниз, руки на затылок! Вам ясно?

Ширмер молчал.

— Вам, Ширмер, ясно? — повторил еще жестче Ардатов. — Я вам, кажется, объяснил, что к чему?

— Ясно, — лицо Ширмера стало сосредоточенным. Он сел плотнее к стене, взял механически несколько комков глины и начал растирать их.

— Я подчиняюсь. Приказ есть приказ. Но…

— Никаких «но»! — оборвал его Ардатов. — Отрабатывайте легенду, где, как, почему вы попали в плен. На случай, если… если мы не удержимся. Ни один… — У Ардатова чуть не вылетело «ни один фриц», но он вовремя остановился, подыскивая слово, которое не обидело бы этого Ширмера, не оскорбило бы его, и вставил термин из пропаганды… — Ни один гитлеровец не должен видеть вас с оружием. Вы — пленный, только пленный. Поэтому — лицом вниз, руки на голову! Вы — трус. Понятно? Пусть ваши дознаватели услышат от нескольких гитлеровцев: «Он лежал на дне траншеи лицом вниз! Как последняя трусливая собака!» Это сработает на вас.

— Да? Да… — протянул Ширмер, наконец соображая.

— Будем надеяться, что вы выпутаетесь и в следующий переход вам больше повезет.

«Неужели все сложится именно так?» — подумал Ардатов, высовываясь из траншеи, чтобы увидеть солнце. Оно было низко, очень низко, ладони на три от горизонта, так что полынь за бруствером отбрасывала длинную-длинную тень.

«А если его отправить с Белоконем? — подумал Ардатов. — Вдвоем, незаметно, они проскользнут. — Он колебался, хотя этот вариант был заманчив: ползком, ползком, по-пластунски, скрываясь в полыни, осторожно извиваясь в ней, два здоровых, достаточно сильных человека, чтобы ползти три сотни метров, могли незаметно уйти. Но он вспомнил Стадничука. — Еще минут двадцать!» — решил он и крикнул:

— Белоконь! Сержанта Белоконя ко мне!

Ширмер подвинулся к нему:

— Геноссе капитан! Я должен сказать вам… Я решил… Мало ли что может быть, что случится со мной…

— Да? — Ардатов обернулся. Ширмер был прав — если бы они не удержались, если бы Ширмер попал к фрицам, еще не известно, выпутался бы он, и в этом случае все, с чем он шел к нам, пропало бы. «Тю-тю! Кошка съела!» — сердито подумал Ардатов.

— Что вы предлагаете? Быстрей! Они могут опять полезть.

Совсем не сбивчиво, четко, как по-писаному, не раз, видимо, обдумав все, что он будет говорить, Ширмер рассказал ему:

— В Виттенберге — это между Лейпцигом и Берлином — в Виттенберге спаслась подпольная коммунистическая организация. Часть ее. Группа действует оторвано, имеется опасность дальнейших провалов. Работа группы — саботаж, небольшие диверсии, но, главное, сбор информации, полезной для Красной Армии и ее союзников.

— Да? Вот как? Это, знаете ли… Большая группа? — совсем неумно спросил Ардатов, так как ему не следовало бы этим интересоваться — большая ли, маленькая ли, — не его это было дело, — а Ширмер не должен был в конспиративных целях рассказывать ему это. Обстоятельства вынуждали Ширмера раскрыться ему, но лишь в минимально необходимом объеме, доверить все Ширмер не имел права.

Ширмер сделал вид, что вопроса не было.

— Мы имели план через пленных связаться с кем-то, но это рискованно — Гиммлер имеет своих людей и в ваших лагерях, — Ширмер поправился, — и в лагерях ваших пленных, — и подставляет их антифашистам, и контакт с пленными не решает главного вопроса — связи с вашей разведкой.

— Да, — согласился Ардатов.

— Группа имеет серьезную информацию уже сейчас: размещение новых военных заказов, отработка моделей новых видов оружия, в частности, нового вида тяжелого танка, имеется один человек, который сейчас в Норвегии, который связан с флотом. Группа считает, что эта информация будет ценной для Красной Армии. Потом, имея вашего резидента, группа могла бы активизировать работу. Этим немецкие коммунисты вложили бы и свою долю в борьбу с фашизмом.

Ардатов быстро посмотрел в лицо Ширмеру. Оно было спокойным и немного торжественным.

— Узнав, что моя часть выезжает на восточный фронт, группа поручила мне сдаться и доложить все вашему командованию, — закончил Ширмер.

Конечно, Ширмер должен был бы докладывать все это какому-нибудь ответственному лицу, у которого все нити в руках, которое могло бы приказать кому-то из наших разведчиков выйти на связь с группой Ширмера, конечно, все должно было быть так, а не так вот, как сейчас, думал Ардатов. Он здесь был бессилен, что он мог сделать?

Пока Ширмер говорил, Ардатов чувствовал, как груз, который кладет ему на плечи Ширмер, все тяжелеет. Ему думалось, что все фрицы, которых они убили сегодня, все эти Т-3 и Т-4 не стоят и крохи того, что сказал ему этот Ширмер. Что даже он сам, оставшиеся его люди, весь этот перерытый кусочек его земли, перед которым лежал тот бронебойщик и на котором лежала также неподвижно половина от его собранной с бору по сосенке роты, тоже не стоят этой крохи, потому что по большому счету войны, по счету, в котором рота в сто человек — это так, пылинка, потому что по такому счету войны информация Ширмера ценится куда выше. Разведывательная сеть в сколько-то ячеек, причем, не наемных агентов, не купленных, не завербовавшихся по каким-то другим причинам, а группа коммунистов-антифашистов, работающая на общее дело от сердца, от ума, это, конечно, стоило много.