Владимир Пистоленко - Товарищи

Забыв поклониться, Егор пошел со сцены. Пока он не скрылся за кулисами, в зале было тихо. И вдруг, словно по команде, загремели аплодисменты… Егор не мог сообразить, что и как ему делать дальше. Смущенно улыбаясь, он смотрел на пианистку.

— Идите! Быстрее! — шепнул конферансье.

— Пойдемте, Гора, — так же шепотом сказала пианистка и, взяв за руку, вывела Егора на сцену.

Они выходили несколько раз, а аплодисменты не смолкали и бушевали все сильнее.

— Вам придется еще что-нибудь спеть. Сможете? Быстрее говорите! Слышите, как вызывают?

— Спеть можно, только я не подлажу под пианино… мало репетировал. Вот если бы гармонь, то я сам себе наиграл бы.

— «Степь да степь кругом». Вы хорошо ее исполняете, — предложила пианистка. — Спойте! А гармонь здесь есть… Правильно, товарищ конферансье?

— Конечно! Я сейчас!

И вот уже Егор стоит у выхода на сцену с гармошкой в руках, а конферансье объявляет:

— Русская народная песня «Степь да степь кругом»! Исполняет Егор Бакланов, он же и аккомпанирует себе на гармони.

Снова раздались аплодисменты.

— У вас, Гора, сегодня первый и хороший успех. Желаю, чтоб он был не последним. Идите. Желаю удачи! — сказала пианистка и материнским, ласковым взглядом проводила Егора на сцену.

Оля лежала в небольшой палате на две койки. Вчера вторую больную выписали, и Оля осталась одна. В просьбе, чтобы выписали и ее, лечащий врач отказал: нужно полежать еще два-три дня.

Сегодня утром Олю разбудила дежурная санитарка и поздравила с Первым мая. Оля попросила включить репродуктор, с неохотой позавтракала и, улегшись поудобнее, стала слушать первомайскую праздничную передачу.

Был на диво солнечный день. Лучи сквозь открытое окно проникали в комнату, отчего она казалась еще светлее и чище. Откуда-то доносились неясные звуки духового оркестра, шум людского говора, детские песни. Но Оля не вслушивалась в эти неясные шумы, она безотрывно смотрела на репродуктор, словно на интересного собеседника, и ловила каждое слово. Диктор говорил в приподнятом, праздничном тоне. Он рассказывал, как сейчас выглядит город, как украшены его улицы, фасады домов, площади:

«Всюду слышатся звуки оркестров, песни и смех. Веселье и радость царят в городе. Да и как не веселиться! Нынешний Первомай особенный! Наша армия уже в Берлине, она добивает банды фашистских захватчиков. Близок день победы! Идет на нашу улицу праздник!»

И едва смолк ликующий голос диктора, как из репродуктора хлынули звуки духового оркестра.

Оля не заметила, как в окне появился Сережа. Он внимательно оглядел комнату и, вдруг увидев Олю, приветливо заулыбался:

— Оля, это ты? Здорово!

Оля вздрогнула от неожиданности, радостно всплеснула руками и зачастила:

— Сережка? Сережа! Заходи сюда! Ну, заходи же!

Но он изобразил на своем лице испуг и отрицательно замахал рукой:

— Что ты, что ты, Оля! Нельзя мне, я знамя в училище несу с демонстрации. Обязан доставить в целости и сохранности. Отнесу и приду. И все придут. Клянусь! Вон девчонки уже на ваше крыльцо поднимаются. — Он достал из кармана пакетик, посмотрел, хорошо ли он закрыт, и крикнул: — Оля, держи конфеты! Лови!

Оля растерялась, хотела сказать «не надо», но, увидев, что Сережа поднял для броска руку, крикнула:

— Не кидай! Я не поймаю.

Сережа опустил руку, взглянул направо, налево и одним прыжком очутился в палате.

— Что ты делаешь! Что ты делаешь! Сумасшедший! Нельзя через окно! — зашикала на него Оля, но она не только не сердилась, но даже была довольна.

— На! Это тебе сейчас полезно. — Он положил на тумбочку пакетик.

— Не надо… зачем ты… возьми обратно, нам тут дают, — запротестовала Оля.

Она прекрасно понимала, чего стоит Сереже этот пакетик. Конфеты давали в столовой к чаю, и Сережа, может, несколько дней не пил чая, копил конфеты, чтобы принести их Оле.

— Возьми, я тебе говорю! — настаивала Оля. Она протянула ему пакетик, но, увидев, что Сережа обиделся, опустила руку и заговорила о другом — Эх вы, друзья! За последние дни никто и носа не показывал, будто я одна осталась на всем свете. Каждый день ждала, ждала, а вас — никого. К другим приходят, а ко мне нет. Знаешь, как обидно?

— Ты не сердись, Оля, ведь мы же работали, как черти… и днем и ночью.

— А почему ночью работали? — удивилась Оля. — Какие-нибудь новые порядки в училище?

— Нет, почему? — Сергей смутился, но вывернулся — Это я для красноречия так сказал. Но вообще, ей-богу, некогда было. А все равно мы с Жутаевым два дня назад приходили к тебе — не пустили. Зато сегодня надоедим! Ну, Ольга, я помчался! — Сергей легко выпрыгнул из окна, словно испарился.

Оля не успела опомниться от неожиданного исчезновения Сергея, как распахнулась дверь, и в палату вошли возбужденные Наташа и Надя.

Всегда медлительная и уравновешенная Наташа, едва переступила порог, стремительно бросилась к Оле.

От Наташи не отставала и Надя. А Оля приподнялась на койке, протянула подругам руки. И Наташа и Надя начали обнимать ее, гладить ее руки, волосы. Когда первый порыв радости прошел, Наташа расхохоталась:

— Ведь мы даже не поздоровались!

— Ну и ладно, не это главное, — возразила Надя.

— Оля! Оленька! Соскучилась я по тебе, сказать нельзя! — ласково глядя на подругу, сказала Наташа и снова обняла ее.

— Какая ты белая! — изумилась Надя. — Даже вроде как похудела. Честное слово.

— А то разве не похудеешь! Истосковалась. Ведь никто за последние дни… ну, никто не наведался! Про мальчишек я не говорю, а вы-то, девчонки?

— Виноваты, Олечка, — взмолилась Наташа, — очень виноваты, даже спорить не стоит. Но ты не думай, что забыли. У нас с Надей только и разговора, что о тебе, а зайти времени нет. Перед праздником даже минутки не было свободной. Просто дышать некогда!

— А в больнице порядки какие-то странные, — возмутилась Надя, — пускают в те часы, когда мы заняты, а когда свободны — и близко не подходи.

— Перед праздником столько работы накопилось, — продолжала докладывать Наташа, — даже не упомнить всего: и первомайская вахта, и постирать надо, и в общежитии по-праздничному убрать, и подготовка к экзаменам.

Надя вдруг театрально всплеснула руками, схватила с табурета брошенные ею и Наташей узелки и протянула их Оле:

— Мы совсем с тобой, Наташка, ошалели: принесли гостинцы и забыли. Оля, это тебе от нас с Наташей. Наша стряпня! Получилось!

Наташа перехватила узелки.

— В тумбочку положим, ладно? — спросила она и, не дождавшись ответа Оли, сунула оба узелка в тумбочку. Тут пироги. Самодельные. Мы на кухне их состряпали. В столовой. Повариха узнала, что тебе в больницу, помогать взялась. — Наташа неожиданно заливисто рассмеялась. — Мы и на демонстрацию ходили с этими узелками! Решили, как пройдем мимо трибуны, — тут же и занесем.