Василий Шаталов - Золотая подкова (сборник)

А теперь к Волге — решил Аннамухаммед. Пройдя под зданием мемориала, поднятым белой колоннадой, он увидел слева, на кирпичном цоколе, небольшой деревянный домик под железной крышей. Это был дом, в котором 22 апреля 1870 года родился Ленин. Пять окон дорогого каждому сердцу исторического дома глядели в глаза молодому посланцу Туркмении. Вокруг, в почетном карауле, застыли юные ленинцы.

Отсюда Аннамухаммед направился к волжскому откосу. По пути он обратил внимание на скульптурную группу на красном гранитном постаменте. В образе молодой спокойной женщины, присевшей на скамейку, была изображена Мария Александровна, а рядом, слегка наклонивший к ней кудрявую голову — ее сын, Володя Ульянов. Казалось, и мать и сын пришли сюда, чтобы немного отдохнуть и полюбоваться на вольные волжские просторы.

Подойдя к чугунному парапету, увидел Волгу и Аннамухаммед. Была она широкой, привольной, свободной ото льда. Медленно и величаво текли ее зеленовато-голубые воды, озаренные апрельским солнцем.

По крутому откосу, вдоль всего берега росли деревья, а чуть правее виднелся нарядный речной вокзал и причаленный к нему многопалубный белый красавец-теплоход. «Вот сюда, на берег Волги, — думал Аннамухаммед, — видимо, приходил когда-то юный Владимир Ульянов. И тоже, наверно, смотрел на волжскую ширь, на бурлаков, тянувших вдоль берега тяжелую баржу. Смотрел и мечтал о том, чтобы посвятить себя, свою жизнь борьбе за новый, справедливый мир на земле».

Бригада встретила Аннамухаммеда с большой радостью. Расспросам конца не было! Где был, что видел, с кем встречался, что пережил? Анна на рассказы не скупился, и бульдозеристы в свободное от вахты время каждый день узнавали что-нибудь новое о его поездке на родину Ильича.

— Хотите верьте, хотите — нет, а там в Ульяновске, — рассказывал Аннамухаммед, — мне все казалось, что вот-вот встречу живого Ленина. А когда в музее услышал его голос, так в это поверил еще больше.

— Выходит, недаром о нем сказал поэт: «Ленин и теперь живее всех живых», — произнес Байрамгельды.

— Ну, а мой наказ ты выполнил? — спросил Клычли. — Показал ли нашу гильзу, как я просил?

— Все сделал так, Клычли-ага, как ты велел, — ответил Аннамухаммед, весело улыбаясь.

— И что же?

— Когда я поднял гильзу над собой, грянули такие аплодисменты, что я едва устоял на трибуне. Будто ветром толкнуло меня.

— Этого я и ожидал, — с гордостью молвил Клычли. — Такую гильзу можно показывать всему миру.

В напряженном труде, в постоянных заботах проходили дни строителей водохранилища.

И вот наступил день, когда из бригады ушел Аннамухаммед Клычдурдыев: руководители строительно-монтажного управления поставили его во главе только что созданной молодежной бригады бульдозеристов.

Перед тем как расстаться, Анна и Байрамгельды вспоминали прожитые годы, добрые дела, радости и огорчения.

— Вот мы и в чинах уравнялись! — пошутил Байрамгельды. — Рад за тебя. Желаю успеха!

— И все-таки расставаться грустно, — признался Аннамухаммед. — Привык, как к родной семье.

— Ничего. Теперь привыкай к роли бригадира, — напутствовал Байрамгельды.

— Спасибо, мастер, за все спасибо, — с чувством сказал Аннамухаммед, пожимая руку бригадира, — за дружбу спасибо, за опыт, за добрую выучку. Хотел бы я, дорогой учитель, во всем быть похожим на тебя.

…Шел тринадцатый год с той поры, как бригада Байрамгельды приехала в долину Копетдага и строила водохранилище, изо дня в день наращивая золотую подкову плотины. Половину этого срока механизаторы прожили за сотни километров от родных очагов в долгой разлуке с семьями. И хотя каждый из них давно уже свыкся с нелегким кочевым бытом, строгим распорядком в бригаде и необходимостью уезжать и приезжать сюда снова и снова, каждый понимал: пора бы к семье! Домой.

Понимали это и в Главке. И наконец, решили: вернуть бригаду Байрамгельды Курбана в долину Мургаба, где предстояло ей строить закрытый дренаж для отвода с полей грунтовых горько-соленых вод.

Первым эту новость узнал бригадир и сообщил ее своим товарищам. Восприняли они ее спокойно, без возгласов восторга и ликования. И все же каждый рад был решению начальства. Правильно. Пора по домам.

До погрузки техники и отъезда оставалась еще неделя. Механизаторы написали об этом родным. О скором своем возвращении сообщил и Байрамгельды. Все были уверены, что эта новость будет родственникам приятна и они будут готовиться к встрече.

Какое-то странное беспокойство овладело бригадиром в эти дни. Плохо спал. Просыпался на заре. Выходил из вагончика и подолгу смотрел на пространство воды между подножьем горы и плотиной и прислушивался к доносившемуся оттуда знакомому рокоту бульдозеров. Рассвет медленно разгорался, озаряя яркую бархатную зелень на складчатых склонах гор, от которых одно за другим отрывалось тонкое прозрачно-белое облако и медленно уплывало к северу над тихой бирюзовой гладью воды. Это зрелище было неповторимым, и Байрамгельды мог любоваться нм без конца.

Несколько раз в одиночку он спускался на верхний откос плотины. И здесь, стоя у самого уреза воды, прислушивался к ровному шуму набегающих волн. Волны были небольшие, но они упорно — одна за другой — бежали к его ногам. Добежав до берега, они словно кланялись ему или благодарили за свое рождение и предоставленный в их распоряжение сверкающий солнцем вольный простор. Эти волны как бы утверждали его в мысли, что шуметь и разгуливать им вечно, даже тогда, когда и его не будет на свете. С каждым своим наплеском, набегом они все больше убеждали его в несокрушимой прочности дела, которому отдал он столько сил и времени! И страх смерти, испытанный им однажды глухой осенней ночью, давно уже отступил куда-то далеко-далеко, как будто ее и не было никогда и никогда не будет. Главное, ради чего он жил, сделано. Он уходит, оставляя море, а это, безусловно, сильнее смерти и забвения.

…По приезду в Мары Байрамгельды, его брат Бегенч и Клычли Аширов взяли такси. Вот автомашина свернула на Калининский участок и пошла по немощеной, извилистой улице села. Слева и справа — веселые, зоркие взгляды односельчан, стоявших нарядными группами у ворот. Все они еще с утра вышли встречать знатных своих земляков.

Но больше всего народу собралось у дома Байрамгельды. Еще издали он узнал мать, отца, жену, детей, родственников, и сердце его забилось в радостной тревоге.

Едва машина остановилась и Байрамгельды успел из нее выйти, с радостными воплями на него набросились малыши. Выше всех, на плечах отца, заливаясь смехом, уже сидел русоволосый, в мать, младший сын Бяшим. Более взрослые дети стояли рядом и смущенно улыбались. Обняв и расцеловав детей, Байрамгельды направился к матери. Постаревшая, белая, как лунь, Оразгуль-эдже протянула руки к сыну и заплакала.