Ариф Сапаров - Битая карта

— Ну что ж, действуй! — согласился Николай Павлович. — На квартире оставь засаду… Правда, с доказательствами у тебя не густо, дорогой отсекр, сплошные догадки и предположения, но попробовать надо. В случае чего принеси извинения, в разговоры не вступай… И насчет англичанина, разумеется, ни слова…

Извиняться перед Бурсиным — Бурьяновым не понадобилось.

Профессор сам отправился на Надеждинскую улицу, где квартировал бывший фельетонист «Речи». И с присущим ему терпением выслушал слишком громкие протесты хозяина, вопившего о большевистском произволе и грубейшем нарушении свободы личности, которые он, широко известный русскому обществу журналист, вынужден будет предать гласности.

— Не в английской ли прессе, уважаемый Соломон Львович? — едко спросил Профессор. — Там этот товар ходовой…

На письменном столе хозяина, поспешно прикрытый клеенчатым чехлом, стоял видавший виды «ундервуд»: впопыхах, торопясь, по-видимому, открыть дверь, Бурсин — Бурьянов не успел вытащить из машинки наполовину отпечатанный лист. Это была концовка статьи, оставалось лишь допечатать несколько заключительных фраз.

— Прелюбопытнейшая, однако, статейка, — сказал Профессор, внимательно ознакомившись с уже напечатанными листами. — Разрешите узнать, для какого печатного органа предназначено сие сочинение?

— Я категорически протестую! — еще громче завопил хозяин, хотя и понимал, должно быть, что схвачен с поличным. — Вам придется ответить за свои самоуправные действия! Я буду жаловаться! Мои друзья немедленно телеграфируют в Москву!

— Жаловаться, гражданин Бурсин, никому не запрещено! — спокойно возразил Профессор. — И протест ваш, сами извольте убедиться, записан мною в протокол обыска. А теперь попрошу побыстрей собраться, вы арестованы…

Статья, найденная у Бурсина — Бурьянова, не оставляла ни малейшего сомнения в истинном лице литературного оборотня. Называлась она «Из записной книжки журналиста» и в умышленно издевательских тонах рассказывала историю ареста и последующего освобождения из тюрьмы князя Васильчикова, бывшего министра земледелия, крупного царского сановника.

Варево было густым. Истине соответствовал всего один факт, да и тот умышленно извращенный, вывернутый наизнанку.

В августе 1918 года, после злодейских выстрелов в Ленина и убийства Урицкого, Петроградская чека вынуждена была произвести аресты лиц, принадлежавших к столичной аристократии. Арестовали среди прочих и князя Васильчикова, а спустя несколько месяцев, когда обстановка несколько разрядилась, освободили из заключения.

Вокруг этого факта автор статьи наворотил горы выдумки, лукаво рассчитанной на вкусы редакторов «Таймс» и других лондонских изданий. Будто освобожден был несчастный князь-мученик в результате самоотверженных усилий группы доброхотов, будто исходили указанные доброхоты множество бюрократических инстанций, добиваясь приема у бессердечных руководителей «чрезвычайки», предприняли даже путешествие в Москву, подвергаясь при этом всяческим унижениям и оскорблениям. Попутно, в угоду вкусам заказчиков, воспроизводились вымышленные разговоры с Дзержинским, Ксенофонтовым, Петерсом, Комаровым и другими видными чекистами.

На допросах литературный оборотень крутился подобно карасю на сковородке. Сперва попытался отказываться от показаний, затем признал, что найденную у него статью взялся перепечатать по просьбе некоего коллеги, чье имя назвать не может по причинам нравственного характера, затем, будучи припертым к стенке, нехотя подтвердил свое авторство и тут же, не моргнув глазом, принялся уверять, что писал статейку просто так, ради литературного озорства, не рассчитывая на публикацию.

Крутежка была мелкая, подленько трусоватая, и Профессору стоило немалых усилий оставаться хладнокровным. Откровенно говоря, ждал он известий от засады, оставленной на квартире Пирата. Вдруг пожалует на Надеждинскую сам СТ-25 или кто-нибудь из людишек английского резидента. Тогда и разговор пойдет другой.

Но засада, к сожалению, оказалась безрезультатной. Вдобавок, дня через три посыпались в Чека петиции, организованные единомышленниками Бурсина — Бурьянова. Коллективный протест «против ареста всеми уважаемого талантливого журналиста» прислало правление Дома литератора на улице Некрасова. Следом прибыла бумажка из Петроградского профессионального союза журналистов.

Стало очевидным, что англичанин на Надеждинскую не явится и засаду надо снимать.

Бурсин — Бурьянов усиленно открещивался от каких-либо связей и знакомств с резидентом «Интеллидженс сервис». За свою статью, обнаруженную при обыске, он готов нести ответственность, если только по советским законам карается литературное творчество, а другого ничего за ним нет. И вообще он никогда не был противником Советской власти, это могут засвидетельствовать многие его знакомые.

— Ну, положим, ваши статьи в «Речи» говорят совсем о другом, — усмехнулся Профессор. — Да и про князя Васильчикова наврали вы с вполне определенной целью. Кстати, а откуда вам стало известно об аресте и освобождении князя Васильчикова?

— Слышал от кого-то…

— Точнее, пожалуйста.

— Право, не помню теперь… Вероятно, от кого-нибудь из знакомых…

— А не Геллер вам сообщил?

Услышав о Семене Геллере, литературный оборотень заметно потускнел. И уж вовсе сник, когда дошло дело до очной ставки с бывшим чекистом.

— Чего уж отпираться, Соломон Львович, — сказал на очной ставке Семен Геллер. — Бегали вы ко мне, как я теперь понимаю, за информацией. И про князя Васильчикова, помнится, расспрашивали, ссылаясь на свои журналистские надобности… Мне бы, конечно, следовало поинтересоваться, какие это надобности, а я вам поверил по дружбе…

Волей-неволей пришлось Бурсину — Бурьянову признать: да, информация об аресте князя Васильчикова получена им в Чека, от Семена Геллера, а все остальное он присочинил от себя, просто взбрело в голову пофантазировать.

Не этого признания ждал Профессор. Где СТ-25, как выйти на его след — вот что не давало ни минуты покоя.

Заботы, заботы, сколько их было у чекистов в тот грозный час революции и как нагромождались они одна на другую, как увеличивались и усложнялись, нисколько не считаясь с ограниченными человеческими возможностями, не спрашивая, отдохнул ли ты хоть разок за последние недели и способен ли дальше нести свою бессонную вахту!