Ариф Сапаров - Битая карта

Самое трудное началось с наступлением темноты, когда отправились они встречать курьера. Ночь, к счастью, выдалась сухая, без дождя. Изредка из-за туч появлялась луна, скупо освещая мохнатые придорожные ели.

Ждали они недолго. Часов около десяти вечера из темноты показались две неясные фигуры. Впереди — это они сразу определили — шагал военмор Солоницин.

— Стой! — грозно окликнул Саша Васильев и, как наставлял их Федор Васильевич, щелкнул затвором берданки. — Кто идет?

— Православные мы, истинно православные! — тихо произнес в ответ Солоницин.

Это был пароль, все было правильно.

— Аминь! — по-условленному отозвался Саша Васильев.

И тут началась комедия.

— Господи, неужто проклятущая Совдепия позади! — не то всхлипнул, не то рассмеялся курьер, высунувшись из-за спины своего проводника. — Миленькие вы мои, до чего же я счастлив! Дайте хоть обниму вас на радостях, золотые вы мои, ненаглядные!

— Тихо! — цыкнул на него Саша Васильев, и Криночкин с тревогой почувствовал, что товарищ его готов закипеть. — Оружие при себе имеете? Попрошу сдать!

Дальше они тронулись гуськом. Наган, взятый у курьера, Саша Васильев засунул за ремень. Замыкающим шагал Криночкин.

В лесном «штабе» комедия продолжалась полным ходом. От новенького ли мундира Федора Васильевича или от царского портрета, едва различимого при тусклом свете керосиновой лампы, но курьер и вовсе ошалел. Скинул шапку, принялся размашисто креститься, а потом вдруг вытащил из-за пазухи дольчатую английскую гранату с вставленным запалом.

— Вот, господин поручик, до последней минуты берег… Коли что, думал, взорву себя к чертовой бабушке, и большевичков заодно! Теперь-то она мне не потребуется…

— Совершенно верно, — подтвердил Федор Васильевич, забирая у него гранату. — Теперь вам опасаться нечего. Приступим, однако, к делу…

Курьер сразу его понял, уселся на пол и стал стаскивать правый сапог. Федор Васильевич кивнул было Криночкину, чтобы помог, но помощи никакой не потребовалось. Сложенная в маленький квадратный пакетик карта-трехверстка была зашита в голенище сапога, и курьер, достав складной нож, ловко его распорол.

— Здесь наши друзья изобразили дислокацию красных, самую последнюю, свеженькую… А вообще наиболее конфиденциальное мне поручено доложить устно…

— Устно, значит? — оживился Федор Васильевич. — Это хорошо, давайте докладывайте…

Торопясь, будто кто-то мог ему помешать, курьер начал рассказывать — как готовится, дожидаясь сигнала, вооруженное подполье в Петрограде, какие крупные работники большевистских штабов втайне сочувствуют благородному делу генерала Юденича и как огорчили всех слухи о возникших якобы затруднениях на фронте.

Криночкин и Саша Васильев стояли в сенях за дверью, слушали.

— Сообразил теперь, ради чего Александр Кузьмич замыслил весь этот бал-маскарад? — шепотом спросил Криночкин.

Саша Васильев не ответил. На скулах у него зло поигрывали упругие желваки.

Как ни бесхитростна была придуманная Егоровым ораниенбаумская комбинация, а она помогла Чека ухватиться за ниточку, которой недоставало в «Английской папке». И не за одну даже, сразу за несколько ниточек. Еще не известны были масштаб и размах заговора, еще оставались на свободе главные его заправилы и вожаки, а чекисты уже вышли на верную дорогу, ведущую к неминуемому разоблачению вражеских замыслов.

Механик ораниенбаумского воздушного дивизиона Дмитрий Солоницин явился к Егорову с ценным сообщением.

Не большевик, а пока только сочувствующий, как он себя называл, Дмитрий Солоницин еще с весны начал догадываться, что командир воздушного дивизиона совсем не тот, за кого его принимают. Будто два лица было у Бориса Павлиновича Берга: одно для начальства из Реввоенсовета флота, где ценят его, как энергичного и преданного специалиста, а другое — неведомо для кого, но только не для Советской власти.

Сперва Солоницин собирался пойти со своими подозрениями в особый отдел, но тут же и передумал. А вдруг чекисты ему не поверят? Скажут, что все это пустяки, что брешет он на преданного Советской власти командира. Нет, прежде надо было собрать побольше доказательств, а потом уж и пойти.

Рассудив таким образом, Солоницин решил сблизиться с командиром дивизиона. Высказывал как бы невзначай свое недовольство существующими порядками, критиковал потихоньку комиссара и мало-помалу сделался у Берга своим человеком. Однажды даже выполнил сугубо доверительную просьбу командира дивизиона — сходить в Финляндию с секретным пакетом. Выполнил, правда, переиначив задание по-своему. В Финляндию не пошел, отправился к себе в деревню, погостил там недельку, хорошенько припрятал пакет, а воротясь в Ораниенбаум, насочинял Бергу, как рискованно было на границе и как обстреляли его патрули красных.

Совершенно безвыходное положение создалось, когда командир дивизиона приказал ему сопровождать курьера через линию фронта. Тут уже, поверят или не поверят, надо было подаваться в Чека.

— Эх ты, Шерлок Холмс неумытый! — рассердился Егоров, выслушав чистосердечную исповедь механика. — Он, видите ли, надумал во всем разобраться один! А мы что, по-твоему, лаптем щи хлебаем?

Но сердиться было поздно. И тогда Егоров, стараясь ускорить следствие, придумал свою комбинацию с лесным «штабом».

А развязка там наступила быстро. Курьер сам себя обезоружил, устные свои сведения рассказал Григорьеву, — спектакль стремительно приближался к финалу.

— Сейчас прибудет авто, и вас отвезут для доклада к его высокопревосходительству, — объявил Федор Васильевич.

— Неужели? Это такая высокая честь! — взвился от радости курьер. — Меня представят самому Юденичу? Я это заслужил?

— Заслужили, — сухо подтвердил Федор Васильевич.

Вслед за тем совдеповский «мерседес-бенц» доставил курьера в Ораниенбаум, прямо к воротам особого отдела.

О дальнейшем догадаться нетрудно. В первые мгновения курьер обомлел и лишился дара речи, увидев вместо генерала Юденича довольно сердитого мужчину в кожаной комиссарской куртке, — а перед ним был, конечно, Александр Кузьмич Егоров, с нетерпением поджидавший гостя в своем кабинете. Потом курьер впал в истерику и, взвизгивая, требовал немедленного расстрела, — все равно он ни словечка не скажет, хоть режьте его на куски. Потом, как и следовало ожидать, быстренько обмяк, притих и начал отвечать на все вопросы, интересующие начальника особого отдела.

Сам по себе этот молодой человек ничего не значил и никого не мог заинтересовать. Единственное чадо крупного питерского домовладельца, недоучившийся студент, прапорщик военного времени, от мобилизации в Красную Армию прятался, поочередно ночуя у знакомых. Вдобавок, если верить клятвенным его заверениям, и курьерские обязанности принял на себя с тайной надеждой дезертировать в Америку, — там у него богатая невеста, которая ждет не дождется женишка.