Яан Кросс - Окна в плитняковой стене

— Ты и есть?

— В эдакой шляпе?

— Слушай, погоди, покажи-ка свое лицо?

— Подойди сюда, к костру поближе…

— Ей-богу — он!

— Он самый. Я к тебе приходил прошлый год в газету. Из-за школьной крыши. Иль не помнишь?

— Не помню, дорогой. Ко мне много народу ходит. Ну, теперь поверили? И уйдете?

— Ну да, теперь-то мы… Надобно всех разбудить… Да, теперь-то мы…

— А ты сам-то как отсюдова уйдешь? Как бы они тебя не схватили…

— Я-то уйду. Ну — с богом!

Отец повернулся в мою сторону, и я прижался к шершавому, влажному обрубку ивы. Когда отец прошел мимо меня, я снова побежал за ним следом, меня никто не заметил. А я видел, как отец поравнялся с баней Рейнхольда, и оттуда ему навстречу вышли двое в мундирах. Уже настолько рассвело, что, наблюдая из соседней подворотни, я узнал господина Яннау, вместе с которым был пристав.

«Morgen, Herr Polizeimeister! So früh schon auf den Füssen?»

«Morgen, Herr Jannsen — Sie auch, wie ich sehe. Was brachte Sie so früh aus dem Bett?» [95] «Доброе утро, господин полицмейстер! Так рано уже на ногах?» «Доброе утро, господин Янсен, я вижу — вы тоже. Что же заставило вас так рано подняться?» (нем.).

— Господин полицмейстер, вы охотитесь за добычей для тюрьмы, а я — для газеты.

— И что же вы нашли для газеты?

— Да, все те самые мужики, там у реки. А вы не знаете? Умилительная история: они едут, чтобы говорить с нашим милостивым государем-императором.

— Про них — bitte sehr — ни одного слова. Приказ генерал-губернатора.

— Ах вот как… Жаль, жаль. Получилась бы поистине трогательная история… Но раз приказ, значит приказ. Само собой разумеется. Спасибо, что предупредили.

«Aufwiedersehn, Herr Polizeimeister! Und Weidmanns Heil!»

«Aber Herr Jannsen, das darf man doch nicht so offen wünschen! Sie verderben mir noch den Fang…» [96] «До свидания, господин полицмейстер! Ни пуха, ни пера!» «Однако, господин Янсен, нельзя же это говорить так открыто. Вы еще испортите мне ловлю» (нем.).

Вслед за тем, как отец вошел в дом, а я еще оставался стоять в подворотне, я услышал, как с рыночной площади с грохотом тронулись первые телеги. В девять часов пароход, нанятый крестьянами, выпустил пар из котла, ибо ни один из посланцев не ступил ногой на его палубу, солдат тайком вывели из окрестных дворов, а орднунгсрихтер Энгельгард со своими соглядатаями топал по рыночной площади и шипел:

— Verfluchtes Gesindel… [97] Проклятая чернь (нем.).

Вот какой человек был наш отец, господин Пальм! Благодаря ему крестьяне все же попали к царю. Много ли толку от этого вышло, это уже, конечно, другой вопрос. А что их потом прижал господин Валуев [98] Валуев, Петр Александрович (1814–1890) — министр внутренних дел России с 1861 по 1868 год. После хождения эстонских крестьян к Александру II (9.II.1864) Валуев провел расследование, установил руководителей и приказал вести слежку за Адамом Петерсоном. и кое-кто в Сибири оказался, в этом уж наш отец не повинен.

В скором времени здесь, в Тарту, он превратился из пярнуского газетного папаши в подлинного руководителя эстонского народа. Летом шестьдесят девятого года уже на улице Тийги, не так ли, в нашем доме несколько недель кряду с утра до вечера, даже до полуночи, была страшная сутолока. Ради гостей мамаша все время хлопотала на кухне, так что ей уже некогда было обращать внимание на боли в пояснице и даже сменить чепец. Все это время наш дом был полон небывалой суматохи: беспрестанно приходили и уходили разные люди — деревенские и городские, к отцу забегали по делам газеты, заходили члены праздничного комитета, то и дело приезжали из деревень хоровые деятели, они шли к отцу за советом по поводу песен и нот, не забывали дороги и члены правления «Ванемуйне» и, наконец, приходили участники торжества, приносили приветствия; заходили просто любопытные, бывали друзья и иностранцы — Аспелин, Сван, Хунфальви [99] Аспелин, Сван, Хунфальви — двое первых — деятели финской культуры, третий — венгерской, они приезжали в 1869 году в Тарту на первый эстонский праздник песни. … И отец неизменно в центре этой огромной суеты: то в редакции, то на совещании, то в зале общества, то на репетиции хора, то на сцене, то за кафедрой, то участвуя в шествии — оживленный, общительный, потный и радостный. Дома по большей части просто в подтяжках; только когда появлялись иностранцы, он второпях завязывал галстук бабочкой и быстро натягивал свой черный redingote.

И еще — когда у нас бывал пробст Виллигероде [100] Виллигероде, Адальберт Хуго (1816–1893) — немецко-эстонский церковный и общественный деятель реакционного направления. .

А почему, собственно, думают, что отцу не следовало быть с господином Виллигероде почтительным? На каком основании считается, что ему надлежало вести себя по отношению к господину Виллигероде бесцеремонно? Я скажу вам: так думают телячьими мозгами на основании полной неосведомленности.

Господин Виллигероде был в высшей степени образованным человеком. Сын обер-учителя гимназии, так ведь И пробст. И духовный цензор. И советник консистории. Немец, конечно, но пастор в эстонском приходе. Большой любитель музыки и истинный барин. И уже по его серебряным бакенбардам было сразу видно, что в недалеком будущем он непременно станет doctor theologiae h. с. Так что вовсе не нужно быть в душе кистером (как, будто бы, сказал Якобсон), чтобы склониться перед господином Виллигероде в почтительном поклоне! Сам-то Якобсон, может быть, только походя кивал ему и шел дальше. А я скажу: и в таких вопросах тоже наш отец с социалистов и нигилистов примера не брал. Нет! И более того, самому Виллигероде было отлично известно, что только благодаря политической мудрости Янсена председателем большого праздничного комитета был избран Виллигероде, Янсен же — его помощником, а не наоборот. Итак, этот большой певческий праздник был весело отпразднован. (И никто, кроме Якобсона, не нашел в этом повода для злопыхательства.) А Лидия в довершение всего еще заставила всех нас играть на сцене в «Ванемуйне», и теперь они считают, что это было началом их национального театра. И дом наш все более прочно становился центром эстонской духовной жизни. И wirtschaftlich [101] Здесь: материально (нем.). мы жили уже не так скудно, так что отец приказал маме прекратить домашнее изготовление свечей для освещения квартиры и редакции — у нас уже имелись деньги, чтобы покупать свечи в лавке. Ведь у «Ээсти постимээс» к тому времени было уже свыше трех тысяч подписчиков!.. И, разумеется, не только потому, что Якобсон присылал из Петербурга свои статьи, и не из-за тех споров, которые как северное сияние разгорались вокруг этих статей в газете… Даже несмотря на эти споры, господин Виллигероде и после праздника стал все чаще к нам заходить. Как будто церковь Марии еще ближе придвинулась к нашему дому на улице Тийги, и отец отнюдь не имел ничего против этой чести… Он принимал господина пробста с почтительным радушием, и каждый раз Лээна получала распоряжение подать на стол рейнвейн… Помню, однажды я забежал в прихожую, чтобы почистить ботинки (перед тем как идти в «Ванемуйне» на репетицию «Сааремааского племянника» [102] «Сааремааский племянник» — пьеса Л. Койдулы. ), дверь в кабинет отца была приоткрыта, и мне было видно кресло и слегка сутулую спину господина Виллигероде, и напротив него, перед диванным столиком, широкую фигуру отца в густых клубах сигарного дыма… И я отлично слышал, как отец произнес немного в нос своим звонким баритоном: