Бердыназар Худайназаров - Люди песков (сборник)

За рощицей лежала крутая впадина, и вот туда-то спускался не раз Баба, ковырял, растирал в пальцах почву: глина или рыхлые песчаники? Однако ни с кем не советовался — самолюбивый…

Однажды он зашел к Непесу Сарыевичу, спросил:

— Каково положение с графиком?

— Отстаем недели на три.

— Плохо.

— Куда хуже, — вздохнул Непес Сарыевич.

— С Ворониным говорили?

— Воронин глаз не кажет, — шепнул начальник. — Когда я перевыполняю план, то он тут как тут… А вот когда катастрофа, главный инженер кочует по соседним участкам.

Баба не колебался, но и не набивал себе цену, он думал и дважды, и трижды проверял свои расчеты. И наконец, облокотясь на стол, приблизив к морщинистому лицу Непеса Сарыевича свое напряженное лицо, с натянувшейся на скулах обветренной кожей, предложил построить временную перемычку, накопить побольше воды, а затем ударить тяжелым потоком по преграде.

— Позволь, — растерялся Непес Сарыевич, — а если вода хлынет в сторону? Прорвет стенки капала? Уйдет в низину?

— Может и так случиться! — Баба выразительно пожал плечами. — Риск!..

— Надо вызвать Воронина…

— Ван! Да вы что, перестраховаться решили?

Непес Сарыевич покраснел: Баба уколол его в самое чувствительное место. Да, начальник старел, мучился одиночеством и все чаще и чаще прятался за циркуляры и предписания конторы. Муторно было, ох, душа ныла, а вот не мог поступать иначе.

— Обсудим на партийной группе, — предложил Баба. — Самое разумное. А вообще-то там грунт жиденький, только корнями держится.

Вечером Баба поделился своим замыслом со старшим братом.

Союн несколько раз подряд сжал рукою бороду, словно выдавливал из нее дождевые капли, подумал, сказал осмотрительно:

— Товарищ Розенблат и Воронин, наверно, не разрешат тебе самовольничать.

— Я тебя не о том спрашиваю, — потемнел лицом Баба. — Смоет или не смоет вода эту дьявольскую гряду?

— Так давай выроем хоть один колодец, — просто, словно раньше об этом раздумывал, предложил Союн. — Если в глубине песок, не глина, значит, смоет.

Баба с минуту сидел неподвижно, полуоткрыв рот, потом захохотал и выбежал из каюты.

— Чабаны говорят: "Сперва бойся огня, но и с водой не шути", — проводив младшего удивленным взглядом, заметил Союн и наклонил над пиалой чайник.

Пробы грунта оказались благоприятными, партгруппа предложение Баба одобрила, и вот уже три экскаватора и бульдозер Мухамеда круглосуточно возводили перемычку, и вода, набегая на нее, откатывалась, бурлила, скручивалась воронками, хлестала тяжелыми волнами.

Непес Сарыевич расстраивался, стонал:

— У-ух, вот не выстоит, рухнет, и утопим все механизмы! А кто будет отвечать? Начальник Какалиев.

— Коммунисты в ответе всегда и за все, — заверил его Баба хладнокровно, а у самого-то кошки на сердце скребли. — Значит, и я, и вы!

Перемычка вздрагивала, по ней пробегали судороги, но все-таки выдержала, и, когда вода сровнялась с краями ее и выплеснулась длинными узкими языками, Непес Сарыевич зажмурился, подал сигнал.

С треском опустился на плотину ковш экскаватора, зачерпнул мокрую землю, отбросил широким взмахом далеко на берег.

— Дядя Союн, молись всевышнему, — попросил то ли в шутку, то ли серьезно начальник.

Но на плечах Союна сидела счастливая до головокружения Джемаль, и обращаться за помощью к господу было уже некогда…

Из кузова грузовика выпрыгнул на шоссе вездесущий Ашир Мурадов и пустился во весь дух, размахивая фотоаппаратом, крича во все горло:

— Подожди!

Каким-то чудом он пронюхал о выдумке Баба и уже придумал заголовок оперативной корреспонденции: "Вода сама себе прокладывает путь (смелое новаторство техника Баба Кульбердыева)". Первая строчка гласила: "Было это под Карамет-ниязом…"

Ждать корреспондента высокий, крутой, словно половинка радуги, водопад уже не мог, он падал с пушечным гулом, раскачивал громоздкий земснаряд, как колыбель, но все же Ашир успел сделать "замечательный кадр — в Ашхабаде обалдеют".

На Союна напало благодушное настроение, он всему теперь радовался — и торжеству Баба, и тому, что дочка теребила за уши — поводья скакуна, и тому, что жена ка сносях, вот-вот принесет ребенка: слов нет, лучше бы сына, но, если родится дочка, отец не возропщет… И на Ашира он взглянул кротко: "До чего неугомонный парень! Не сердце — стосильный мотор в груди. Такого бы мне года на два в подпаски, вот бы вышколил!.."

Напор тяжелого, будто стального, потока был таким сокрушительным, что песчаная преграда треснула, взлетели грязевые фонтаны, земля заскрипела, как от нестерпимой боли, и вот уже по стремительному течению поплыли мотки корней оджара, похожие на огромных пауков.

Мурадов бесцеремонно толкался, бегая взад-вперед, непрерывно щелкал "лейкой" да еще успевал хвастаться:

— Материальчик, сегодня же в Москву на центральное радио!

Строители подхватили Баба на руки и вскинули так высоко, что Джемаль взвизгнула: ой-ой-ой… Но тотчас же осмелела и потребовала, чтобы ее тоже качали, ну хоть бы отец разок подбросил. Наконец Баба вырвался из рук друзей, побежал к уже наполовину залитой впадине.

Путь земснаряду "Сормово-27" был открыт.

Вода летела в пустыню Яраджи, к придавленной камнем могиле его отца.

Джемаль проснулась задолго до рассвета, окно было темное, лишь кое-где забрызганное отсветом прожектора, но диктор ашхабадского радио уже пожелал людям по-туркменски: "Доброе утро".

Отец и мать крепко спали, и девочка, не одеваясь, в рубашке, босиком выскользнула в коридор. Забежала в необходимое место, потом, шлепая ногами по резиновому коврику, кинулась к каюте тети Айболек, поцарапалась в дверь. Тихо… Тетя не отозвалась, спала, значит. Рядом каюта дяди Баба. Джемаль и туда торкнулась: ни ответа, ни привета. Обиженно надув губы, она отправилась в самый конец коридора, стукнула в дверь Мухамеда, и — чудо, настоящее чудо! — дверь распахнулась бесшумно.

Дядя стоял в брюках, но в нижней рубашке; лицо у него было растерянное, недоумевающее.

— Что тебе, Джемаль-джан? — спросил дядя серьезным тоном.

— Отец спит. Мама спит. Айболек спит. Дядя Баба спит. Кульберды спит, — уныло сказала девочка. — Мне скучно.

— Так и тебе надо спать, рано. Темно же! — сказал Мухамед.

В этот момент Джемаль заметила, что на кровати кто-то спит, плотно натянув ватное одеяло на голову.

— Эй-вэй! — закричала она. — Дядя? Кто это у тебя? В каюту вселили?

— Друг, ну, друг один заночевал, не буди его, Джемаль-джан, пусть поспит, будь умницей…

И Мухамед схватил ее за плечи, чтобы прогнать из каюты, но противная девчонка ловко вывернулась, дернула одеяло.

— Ты встал, пусть и гость встает, э-э!..

Она тянула одеяло, а спящий цепко держался за него, не отпускал, прятался.