Эльмира Нетесова - Чужая боль

— А ведь мы еще пожалеем об этом дне, когда могли что-то исправить, наладить и простить, но ты не захотел. А этот день уже не повторишь и не вернешь.

— Я и не хочу. Давай расстанемся молча. Так оно будет честнее, — предложил Сашка.

— Что ж, воля твоя!

— Пап, я все свое собрала! — послышался голос дочери.

— А вот эту куклу забыла!

— Нет, я ее оставила здесь. Ее мне подарил чужой дядька, какой умер. Мамка заставляла называть его отцом. Но как чужой может стать родным? Так и его кукла не стала моей подружкой. Пусть остается здесь, любить ее все равно некому.

Сашка понял, у дочки существует свое мнение, она начала взрослеть раньше времени, от нее безвозвратно уходило детство.

Анюта подошла к отцу, обхватила ручонками за пояс и спросила тихо:

— Пап! А как мне ее называть теперь.

— Кого? — не понял Сашка.

— Ну, эту, какую мамой звала.

Человек растерялся и поначалу не знал, что ответить, а потом словно спохватился, взял дочь за руку, увел в спальню:

— Почему об этом спрашиваешь?

— Мы же уезжаем от нее насовсем. А от своих не уходят. Только от чужих. Какая она мне мама? Я ее больше не увижу.

— Я был в тюрьме ни один год. Что ж, и я на это время стал чужим? Тем более, с вами жил чужой.

— Но ты меня не собирался отдавать, не в интернат, не в приют. Тебя увели, отняли, а она со мной жила. Но была даже хуже чужой. Если б ты знал все, меня бы понял.

— Аня, она родила тебя. И хочешь того или нет, до смерти, навсегда останется твоею матерью. Это не исправить, не сменить. Она, какая бы ни была, родная. И останется жить в твоей крови и плоти. От того никуда не денешься. Она твоя мать и ты должна называть ее только так. Иного имени нет.

— А жаль! — насупилась дочка.

— Не всем везет с родителями. Ты еще убедишься, что в жизни встречаются куда как хуже нашей. Они не только бьют и обижают своих детей, а и убивают их. Выгоняют из дома на мороз почти голиком, не дают есть. И это совсем маленьких ребятишек. Ты уже знакома с бомжами и, конечно наслышалась от них всякого. Эта детвора не случайно оказалась на свалке. У них есть родители, но их такими никто не признает. Да и они не ищут ребятню, чтоб вернуть домой, забыли навсегда, отказались.

— А мне разве хорошо жилось? — всхлипнула Анна.

— Очень плохо. Но тебя не выгнали на улицу, не отказали в куске хлеба.

— Я сама убегала. Знаешь, жить голодной лучше, чем быть избитой.

— Понятно, но кое в чем ты сама виновата.

— В чем?

— Зачем фотографии испортила? Чем они тебе помешали? Это память!

— На что она нужна такая? — нахмурилась девчонка.

— Сейчас так говоришь. А когда вырастешь, совсем иное скажешь.

— Никогда!

— Ты еще маленькая! — обнял дочь.

— Я давно большая. Внутри даже совсем ста-рая. Каждый день плакала и хотела помереть.

Сашка вздрогнул, повернул к себе дочь лицом:

— Никогда больше о таком не думай.

— Конечно. Теперь я с тобой! И дожила. Но будь маленькой, не выдержала бы!

— Ань, в жизни ты можешь менять друзей, уходить от подружек, забыв их навсегда. Мы уез-жаем от матери. Но помни, она всегда с нами.

— Как, ты ее берешь с собой?

— Нет. Она останется в твоей крови. И хочешь того или нет, вы с нею похожи. Все ее начало в тебе и никуда от того не денешься.

— А что можно сделать, чтоб ее во мне не было?

— Смириться! Другого выхода нет. Да и зачем? Ты очень красивая. Мать в юности была такою. Не зря ж ее полюбил. Тебе нечего стыдиться. Скоро от чужих такое услышишь. Но знай, люди часто бывают похожими и очень разными. Вот и у вас такое случилось, внешность мамкина, а характер мой!

— Так это здорово! — обрадовалась девчонка.

— А значит, зови матерью. Мы уходим. Ни с кем в жизни не враждуй. Старайся прощаться красиво. Не оставляй о себе плохой памяти. Ведь вы все же родные люди.

— Я ее не прощу!

— Со временем все забудешь. Теперь мы на-прасно об этом говорим, слишком рано. Нужно, чтоб зажила память. Это случится не скоро. Когда совсем повзрослеешь, станешь чьею-то мамой, тогда многое будет понятнее. А пока поверь мне и послушайся. Договорились?

— Ладно, — согласилась нехотя.

— Что ж, сколько не сиди, пора в дорогу, — встал человек и взялся за чемодан. Аня взяла в руки сумку, оба пошли к двери.

— Родные мои! Любимые! Куда же вы из дома? Останьтесь! Умоляю вас, — загородила Ленка собою дверь в прихожую и грохнулась на колени.

— Простите меня или убейте! Я умру без вас! Ведь даже Бог в Писании завещал людям прощать друг друга. Вспомните! Как же жить не прощая? Чужих, врагов своих любить велел, а мы родные люди! Я не грешнее и не хуже других. Где была неправа, исправлю. Никого из вас не обижу, клянусь, как перед Господом. Слова плохого от меня никогда не услышите. Поверьте! — целовала руки дочери и Сашки

— Лена, встань с колен, — попытался поднять бабу Сашка.

— Пока не простите, не встану! — рыдала в голос.

Анька, никогда не слышавшая от матери таких слов, сжалась в комок, а потом и вовсе спряталась за спину отца, ждала, что он скажет, как решит.

— Лен, мы простили тебя! Правда, Аня?

— Да! — подтвердила дочь.

— Тогда зачем уходите?

— Так надо. Не стоит испытывать судьбу еще раз. Пора менять обстановку. Мы не можем оставаться. Скоро сама согласишься, что так лучше и правильнее. Еще благодарить будешь нас за отъезд, — говорил Сашка.

— Я умру без вас!

— Ничего с тобою не случится. Ты сильный человек и разлуку эту переживешь легко. Она к радости. Встань с колен, пропусти нас. Не ползай по полу. Давай простимся достойно, по-человечески.

Ленка хваталась за сердце, изображала приступ удушья. Но Сашка, подав стакан воды, обошел бабу, следом Анна прошмыгнула. Оба поспешно открыли дверь, сказав на прощание:

— Держись, родная…

Им повезло, несмотря на сумерки, они быстро поймали такси, приехали в аэропорт, а через два часа уже вылетели в Москву.

Анка сидела у иллюминатора, смотрела на звезды, ставшие совсем близкими. Их, казалось, можно было потрогать руками.

— Как красиво! — восторгалась девчонка, впервые в жизни она летела на самолете. Ей все здесь нравилось. И бортпроводница, и ужин, и соки, и удобное кресло. Особо восторгалась огнями городов внизу, далеко из-под ног ушла земля. Теперь их никто не остановит. Не ухватит за руки. Не будет просить остаться хоть на ночь. Они улетели и теперь далеко от всех.

Аня оглянулась на отца. Он спал в кресле, совсем рядом. Но почему по его щеке бежит тихая слеза.

— О чем плачет? Кого жалеет, оставив там, далеко внизу какую-то малую теплину, а может, большую боль, о какой не сказал никому.

Аня не стала его будить. Знала по себе, что иногда нужно тихо и молча выплакаться, выдавить из души последние капли боли, чтобы встретить новое утро совсем здоровым человеком. А на другом месте забыть вчерашний день и все, что осталось за спиною.