Эльмира Нетесова - Чужая боль

— Вот с последним не суетись. Все будет, кроме пастеризованного молока. Натуральное станете пить.

— Спасибо, Иван Антонович!

— Мы с тобой родные люди. Об одном прошу, не подведи, не опозорь, не пей! Я пьяных с детства не терплю. Дед иногда перебирал, а потом дебоширил. Всем от него перепадало. Злую память о себе оставил, жизни укоротил нашей матери и всем сыновьям. Потому поминая покойных даже на Радуницу, не называем его имя, а поминая его, говорим:

— За тех, кого нет с нами!

— А ведь столько лет прошло, но душа до сих пор болит. Он по пьянке чуть не убил меня. И твоему отцу от него перепадало много. Так ты, будь человеком, пусть тебя, когда придет время, поминают достойно, с именем…

— Что-то вы меня заранее хороните? Я еще жизни не видел, — удивился Сашка.

— Живи ты тысячу лет, а дальше, сколько пожелаешь. Я тебе говорю о результате прожитого. Чтоб не впустую свет коптил, чтоб в каждом дне свой результат имелся. Знаешь, как иные прозябают? Если прошел день без бутылки, впустую его провел. А другие иначе рассуждают. Нет в прожитом дне доброго дела, зря провел его, без пользы. Вот и суди, кто из них нужнее на земле.

Словно спохватившись, что слишком разговорился, человек спросил:

— Так значит, в дорожники определяю тебя. Конечно, понадобятся люди, помощники. Сколько их нужно?

— Смотря по объемам работ. И где нужно проложить дорогу, какая степень сложности и какие установите сроки. Нам и техника понадобится, — говорил Сашка.

— Первым делом дорогу из деревни в город нужно в порядок привести, центральную улицу, а уж потом остальные. До зимы край как надо их выровнять. Ведь каждый день в город продукцию возим, а машины среди дороги буксую в грязи, сплошные ямы и канавы. Всякий день машины ломаются. От них одни неприятности и головная боль, — признался Иван хмуро.

— Человек шесть понадобятся в бригаду, — сказал Сашка подумав.

— Нет! Столько не дам. Не наскребу. У меня всякий мужик на золотом счету. Посевная в разгаре. Все дотемна работают. Никого лишнего, каждый занят. Никого лишнего или свободного человека нет. Не дам же тебе баб. Эта работа не для них, сорвутся.

— Ну, а что делать? Один не смогу справиться. Кто-то помогать должен носить щебенку, засыпать ямы, ровнять и прессовать их, да и грузить щебень. В одни руки что успею?

— Сашка, хоть убей, нет свободных людей! — взмолился Иван.

— Тогда о чем говорим. В нашем деле сказок не бывает. Один не берусь. Это смешно, — поник головой человек.

— Послушай, а что ежли попробовать?

— Что именно?

— Баб тебе дам. Пятерых. Я их увольнять собрался. На хозяйстве нигде с них проку нет. Без применения остались. Доярки с них не состоялись. Просыпали на работу. В полеводстве не получилось, выгнали. Руки у них из задниц растут. На парниках не справились. На птичник не взяли. Передрались с бабьем. Все здоровые, как кони. А толку ни хрена ни от одной.

— Все пьют? — спросил Сашка подозрительно прищурясь.

— И это случалось. На ногах держатся. Их свалить — бочку самогонки надо! И все ж случалось, что выпивши, на работу заваливались. Никто с ними не сладил. Отпускать из хозяйства тоже жаль. Молодые бабехи. Их в крепкие руки надо взять. Но никто с ними возиться не хочет. Может, попробуешь? Если на дороге ничего не получится, придется увольнять из хозяйства, — сказал Иван погрустнев.

— По скольку лет им? — спросил Сашка.

— Самой молодой едва за двадцать. Старшей тридцать четыре. Возьми их, это будет для них последним испытанием. Но не жалей, не щади. С ними все намучились.

— Да я еще ничего не решил. С каждой самому нужно встретиться и поговорить. Согласятся ли они ко мне в бригаду пойти. Ведь силой не загонишь…

— Им деваться некуда. Конечно, пойдут.

— А почему в город не уехали?

— Где и кому там нужны? Грамотешки мало, жить негде. Вся их родня здесь, сплошная дряхлота, половина на погосте. В городе вовсе никого. Сами по себе бабы нормальные, но неудельные. Будто на свет без заказа вывалились. Все у них не так или через задницу.

— Замужние?

— Ребенок только у одной, у самой старшей. Да и тот нагулянный. Мальчишке уже четыре года. Он в доме с бабкой, та досматривает.

— Ну, положим, возьму их. Но ведь кони нужны. Двое, враз с телегами.

— Сыщем. Это уже полегче, — весело отозвался Иван Антонович.

— А щебенка есть?

— Гравием заменим. Его много на реке. А еще есть зола — угольная, целые горы, от прежних лет осталась, когда газа не было. Котельная имелась, одна на всех. Возле нее того шлака целые горы и теперь лежат. Я думаю, пойдет в дело. Скрепит гравий. Ведь все же свой материал и затрат поменьше.

— Асфальтировать дорогу будем? — спросил Сашка.

— Да что ты, родной! Такие расходы! Знаешь, почем асфальт нынче? Пупок развяжется им дорогу покрывать.

— Ну, а без него долго ли дорога продержится? От силы год. А дальше снова! — сморщился Сашка.

— Мне в этом году новый телятник надо по-строить, отремонтировать школу и детсад. Вот с чем справиться нужно до осени. Остальное подождет.

— Ладно, давайте баб! Поговорим, познакомимся и за дело. Чего впустую болтать, выше своих возможностей все равно не прыгнете. А мне пора делом заниматься. Позовите их на вечер, я с Анькой в магазин схожу, тюфяки, одеялки куплю. Сам бы перебился как-то, а ребенка жаль…

Когда вернулись из магазина, невольно удивились. На столе их ждал обед. Чего же тут не было! Борщ и сметана, горячая картошка и жареная рыба, домашний хлеб и первая редиска с укропом и петрушкой, банка молока и домашний квас, свои пирожки с вареньем. Кто принес они так и не увидели.

— Пап, я только ненадолго выйду, гляну, кто ж это притащил?

— Не ходи и так понятно, родня позаботилась, своя, деревенская. Скоро с нею познакомишься и, может, подружишься, — ответил Сашка и, поев, велел Анюте помыть посуду, сам пошел в контору хозяйства. Там его уже ждали все пятеро баб.

Конечно, они не ожидали такого крутого поворота. Думали, что их выгонят из хозяйства за неудельность. Ну, нигде у них не поклеилось. На парниках за день три рамы сломали. На птичнике целое ведро яиц разбили споткнувшись. И везде, ну, как назло, опаздывали на работу. Приходить на дойку коров к пяти утра, так и не привыкли. Их ругали все. Но девки не сумели себя пересилить и опаздывали всякий день на час, а то и больше. Их терпели целую неделю, дольше не выдержали. Вот и решили, что Иван Антонович вздумал проститься с ними навсегда. А тот сидел, молча, ждал, когда придет Сашка, и молчал, ни слова не говоря девкам, зачем их вызвал. Те терялись в догадках, переглядывались, пожимали плечами.

Едва вошел Сашка, Кравцов поднял голову от бумаг и сказал:

— Даю вам последний шанс. Если и тут не получится, простимся без сожалений, — объяснил суть дела и причину вызова. Девки мигом ожили, повеселели, облепили Саньку со всех сторон, защебетали, засыпали вопросами: