Виктор Ярошенко - Повторение пройденного

— Началось, — сказал Афанасьев тихо и приказал двигаться быстрее, все еще надеясь вывести людей отсюда, прежде чем их накроют минометы.

Впереди и справа, и слева взлетели ракеты, освещая лес черно-желтым светом. Потом застучали пулеметы, разогреваясь, и заухали тяжелые пристрелянные минометы. Немцы били из них по минному полю, и частые взрывы поднимали землю, осколки срезали ветки деревьев, застревали в толстых стволах. Они никак не могли нащупать дефиле, били правее прохода, а автоматчики уже подходили к концу поля. Они вышли из прохода, теперь их отделяла от врага только темнота. Конделинский приказал идти дальше цепью, не открывая огня, ожидая сигнала. Тучи совсем затянули небо, и луна, засвечивающая лес люминесцентным своим светом, погасла, словно пытаясь развести сражающихся, чтобы они но нашли друг друга. И когда зеленая, родная, долгожданная ракета Афанасьева повисла над лесом и отпустила все грехи, Конделинский, сорвав автомат с шеи, закричал:

— Вперед! — и ударил с колена вверх, по вершине сосны. С дерева упал пулеметчик, и в наступившей на секунду тишине радостный и возбужденный голос командира прокричал:

— Огонь! По вспышкам — огонь!

* * *

Мы шли по Локне, километрах уже в двадцати от места, цепко глядя по сторонам, никто из нас точно не знал, когда слева покажется устье Чернушки.

* * *

«...Атаку командир назначил на 12 часов ночи, как только прекратилась артподготовка, пехотинцы бросились вперед. Группы лейтенанта Королева и старшины Чуянова первыми ворвались в немецкие траншеи. Гранатами и штыками они истребили 28 гитлеровцев, взорвали 3 лобовых блиндажа, расчищая путь. ...Немцы били, ничего не видя перед собой, трассирующими пулями. По вспышкам красноармейцы нащупывали очаги сопротивления, подползали и забрасывали гранатами».

Ежедневная красноармейская газета Калининского фронта «Вперед на врага». Январь 1943 года.

Матросов, первые минуты стрелявший отчаянно и наобум, в минуту извел диск и, заменяя его, вдруг почувствовал, что волнение, которое подпирало под горло, проходит, отпускает, что остается только холодный азарт атаки и разгорающаяся злость. Он взглянул направо, чуть впереди Белов, положив ствол автомата на развилку дерева, ждал, когда обнаружит себя вражеский автоматчик. Матросов снял варежку и одной рукой, отведя автомат далеко вправо, нажал спусковой крючок. Автомат забился в руке, а Матросов отпрянул в сторону, уже готовый стрелять снова. И когда два немецких автомата ударили туда, где уже никого не было, он, тщательно прицелившись, выпустил длинную очередь, точно зная, что бьет наверняка. У Белова оставался всего один диск, и он метнулся туда, откуда только что стреляли немцы. Свесив руки через лежалую ель, лежал убитый немец, а рядом, чуть в стороне катался по снегу второй, видно раненый. Маскхалат Белова хорошо выделялся на черном фоне леса, и фашист увидел его, приподнялся, прижав к животу автомат, и Белов вдруг побежал на него, замахиваясь прикладом, выбил автомат из рук врага, упал на него сверху, и они покатились по снегу, оскалясь в ненависти и отвращении. Враг был тяжелый, сильный, рана, видно, неопасная, потому что железные руки его сжались на горле Белова, и он задыхался и хрипел, изо всех сил упираясь ладонью в скользкий от крови подбородок фашиста. Матросов, оглянувшись, не увидел Белова рядом, метнулся туда, где вперемежку выкрикивались русские и немецкие слова, увидел схватку и, определив врага, неумелым и страшным ударом опустил кованый приклад на светлеющий затылок. Руки разжались. Белов вскочил, как пьяный, шатаясь, прошел несколько шагов и прислонился к дереву. Его жестоко рвало. Матросов, сидя на снегу, истово чистил снегом приклад автомата...

Минометный огонь ослабел, его перенесли на фланги, туда, где слышалась стрельба. Пошли в атаку другие роты батальона, а впереди в немецких порядках стали рваться наши мины — в бой вступила минометная рота.

Они потеряли представление о времени и пространстве. Пространство было очерчено ближайшими деревьями, из-за которых бил враг; а время остановилось и должно было продолжиться с рассветом, когда можно будет оглянуться, пересчитать товарищей, подумать, что жив, и передохнуть перед броском, — или оборваться навсегда, оставив для тебя этот бой незавершенным.

Белов и Матросов лежали за корнями старого вывороченного дерева, когда к ним подполз Жгутов.

— Ну как, братва, — переводя дыхание, спросил он, прислонясь плечом к толстому стволу и доставая из мешка гранаты, — держимся?

Матросов хотел что-то сказать, но только кивнул головой. Лицо его в царапинах, ссадинах было лихорадочно возбужденным.

— Это все цветочки были, — сказал Жгутов, — ягодки впереди!

Рядом разорвалась мина, бросила на каски мерзлую землю.

— Скоро на поле выйдем, вот там начнется!

Комбат появился на участке первой роты. Конделинский, увидев комбата, вскочил, подобрался. Афанасьев на бегу кричал ему:

— Чего разлеглись? Как девки на пляже! Вперед давай! Вперед!

Конделинский мучительно покраснел, это было заметно даже в неверном предутреннем мраке. Разозлившись, сказал:

— У меня половину роты выбили! Надо дать людям передохнуть, пусть второй эшелон подтянется.

— Атаковать! — жестко сказал Афанасьев, — пока еще не совсем светло — атаковать! Чем дальше мы сейчас продвинемся, тем легче потом будет.

— Никакого потом не будет, — буркнул Конделинский. Подозвал связного, тот побежал по взводам, а через несколько минут Конделинский вскочил во весь рост и, увязая в снегу, прыжками побежал вперед — За мно-ой!

Афанасьев с автоматом в руках неуклюже бежал в цепи, сбивая дыхание, кричал: «Вперед!» И видел, как метрах в двухстах идет в атаку вторая стрелковая рота, а справа, точками на снегу, — третья.

Наши батальонные минометы перенесли огонь вперед, метров на триста, и взбивали серый рассвет. Немцы вдруг замолчали, и несколько минут они бежали в полной тишине, слыша лишь тяжелое дыхание друг друга, а потом ударили разом шестиствольные минометы и пулеметы с флангов. Конделинский, который с самого начала бежал чуть впереди, раньше других взяв старт, натолкнулся на что-то, сбившись, сделал еще шаг, медленно заваливаясь на бок, и рухнул на спину.

Афанасьев, видевший, как упал Конделинский, вдруг подумал тоскливо, что с рассветом всех их перебьют, как куропаток, на этом проклятом поле, но отогнал от себя эту противную всему его существу солдата мысль, остановился на бегу, повернулся назад, сильно махнул рукой. Впе-ере-ед!

Тех секунд пока он, полуразвернув корпус, кричал это единственно существующее в языке сейчас слово, хватило, чтобы атака захлебнулась, потому что самые первые бросились к Конделинскому и, приподняв, стали оттаскивать его назад к лесу, а остальные, без командира, растерянно остановились — белые мишени на черном фоне, и падали в снег, кто убитый, а кто — надеясь остаться живым.