Иван Давидков - Прощай, Акрополь!
- Название:Прощай, Акрополь!
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Прогресс
- Год:1978
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Иван Давидков - Прощай, Акрополь! краткое содержание
В книгу вошли три повести, объединенные общей темой и проблематикой. Тема эта разрабатывается писателем как бы в развитии: лирические воспоминания главного героя о детстве и юности, глубокие философские размышления престарелого художника о миссии творца, о роли а месте искусства в жизни современного человека.
Прощай, Акрополь! - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Он слушал ее, увертываясь от брызг, вылетавших из–под извозчичьих колес, и ему казалось, что он шагает бесконечно длинной улицей, которая ведет в мрачную, безлюдную пустыню.
— Ты мог бы остановиться у нас — зачем зря платить за гостиницу? Дядя уехал с семьей к морю. Дом пустует. Провели бы с тобой несколько приятных вечеров. Поиграл бы мне. Помнишь, я в одном из писем просила тебя об этом?.. Не думай, что я предлагаю себя. Но ты имеешь на это больше прав, чем кто бы то ни было, — в сущности, ты единственный, кто по–настоящему любил меня без всяких признаний, не требуя взаимности.
— Мне очень жаль, но нам нужно утром назад. Мальчик ходит в школу.
— Уезжаешь, значит… Все мы куда–то уезжаем… Что делать! Надо примириться и с этим…
Он проводил Антонию домой. Не притронулся к ней — из боязни, как бы не прозвучала в душе фальшивая нота, вроде тех, что исторгают расстроенные рояли; из опасения, что исчезнет из памяти тот образ, что являлся ему на берегу Дуная в окружении спирального полета чаек и шелеста сохнувшего белья на проплывающих мимо баржах.
Поэтому он даже не смотрел ей вслед, когда она подымалась по лестнице. Только слушал дробное постукиванье каблучков да царапающий звук ключа, шарившего в темноте в поисках замочной скважины…
Художник размышлял над этими человеческими драмами, пытался проникнуть в их суть, проследить истоки. Порождены ли они случайностями, подчас трагическими, либо человека приводит к ним неумолимая логика собственной натуры? Откуда берутся душевная мягкость и нежность, низость и злоба? Проникают ли они в человека вместе с воздухом, которым он дышит, или растворены в его крови как наследие далеких предков? Хранятся ли в. сердце, как нераспустившийся цветок, либо притаились, точно хищник, прячущий когти? Кто из неведомых этих прародителей передал потомку умение наслаждаться тишиной созерцания или буйством красок? Чей гнев залег в сведенных бровях, когда приходит час жестокости?
Эти вопросы не давали ему покоя. Он пытался разгадать, какими же были его собственные предки — виноградари, пахари, пастухи, барышники. Такими же рослыми, как он сам, и с такой же, как у него, сосредоточенной походкой враскачку? Или же были они из породы тех низкорослых, тщедушных людей с татарскими скулами, которых частенько встречал он в родном краю, — до чего ж смешно скакали они верхом, когда гнали лошадей на водопой, вжимая пятки в толстое лошадиное брюхо…
Роясь в прошлом своего рода, он с трудом добирался лишь до прадеда, дальше все тонуло во мраке. Его предки не оставили портретов. Кто из них мог бросить полезное занятие — окапывание подсолнухов или прививку виноградных лоз ради того, чтобы идти в город искать фотографа, который увековечил бы его физиономию для потомков?
В их околийском городке фотографы появились позднее, в те годы, когда его дед, доверху завалив подводу большими арбузами, гнал на ярмарку черных запыленных буйволов, которые жевали на ходу, и удила подрагивали в такт движениям их губ.
Там, на ярмарке, мальчик и увидел впервые фотографа. На низком бараке, где кусок брезента отделял лабораторию, было написано: «Фотоателье. В. Морской — король фотографов». Маленькая витрина — тоже на куске брезента — демонстрировала образчики его искусства: по–корежившиеся на августовском солнце картонки, с которых смотрели оробелые, будто нем–то напуганные женщины и бравые, статные, как военачальники, мужчины с подправленными ретушью усами и бровями.
Распродав арбузы, дед без особой охоты направился к фотографу — внук приставал до тех пор, пока не упросил. Мальчик ожидал, что увидит человека с царственной осанкой (мог ли «король фотографов» выглядеть иначе!), и был разочарован при виде маленького, тощего человека в Клетчатых, обвислых на коленях брюках. Больше он ничего разглядеть не успел, потому что фотограф засунул голову в сатиновый рукав аппарата и смотрел оттуда через объектив огромным глазом циклопа. Не вынимая из рукава головы, он поднял правую руку и произнес: «Внимание! Когда я согну палец — улыбайтесь!..» Однако» и дед, и внук были неискушены в такого рода процедурах и упустили нужную минуту. На карточке, которую фотограф вручил дедушке двумя часами позже, они получились темнокожими, с выпученными глазами, а у деда на шее пятно вроде лишая — след химикалий.
В «Фотоателье» висело полотнище, на котором была изображена лодка — если сняться перед нею, вышло бы, что они стоят на морском берегу. Однако оба отказались от такой возможности. «Хватит с нас одной карточки!» — сказал дедушка, порылся в карманах и отсчитал фотографу горсть монет, еще липких от арбузного сока.
«Этакую прорву денжищ за пустяшную картонку», — ворчал он весь обратных! путь. Где ему было понять истинную цену этой фотографии, которую будут, листая семейный альбом, рассматривать с растроганной улыбкой и внуки его, и правнуки, родившиеся уже в другом столетни.
О своем прадеде он знал лишь, что звали его Тома. Был пастухом, пас козье стадо. Чуть ли не круглый год жил в кошаре, в горах, пил молоко, в котором плавали шерстинки, заедал его ломтями брынзы, желтоватой и упругой, как козье вымя. От отца художник слыхал, что в кошару к Томе однажды забралась ласка — простоквашей подкормиться. Сунула мордочку в узкий кувшин, а когда побежала назад, поволокла его за собой. Пастух заметил зверька, примерился и ударил так, чтоб не тронуть кувшин. Это был единственный подвиг прадеда, о котором помнили в семье.
Домой Тома возвращался лишь дважды в году — один раз осенью, когда жена, проведя с ним в постели круглые сутки, беременела, а второй раз в середине лета, когда крестили новорожденного.
Дальше корни рода уходили в непроницаемую тьму веков. В этой тьме, столетье за столетьем, и пропутешествовала тайна его крови, переходя от одного сердца к другому. Так в дождливую ночь крестьяне передают из рук в руки горящий уголек, чтобы через холод и тьму донести его до своего очага. Художник унаследовал черты людей, которых никто не помнил. В его голос, должно быть, вкрался скрип седла, с которого спрыгивал высокий темноволосый человек, далекий его предок, и он всматривался не в предка, а в себя — потому что ему казалось, будто перед ним зеркало.
Глаза этих давно исчезнувших людей, вобравшие в себя и свет зари над холмами, и глянец конских спин, мокрых от осенней мороси, и рек, в которых купаются облака, оставив на берегу свои тени, передали ему в дар умение радоваться цветам и краскам. Правда, не всегда считал он этот дар благом. Порой у него возникало чувство, что природа наказала его вечным беспокойством. Его томила бессонница, преследовали видения, от которых он не мог отвести взгляда, — тучи облетающих листьев обволакивали холмы и уносили их в беспредельность. Но то были счастливейшие часы его жизни.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: