Галина Докса - Мизери

Она просыпалась в поту. Мать стонала и просила пить. Света, счастливая жизнью, смотрела, как льется щедрым потоком вода из кувшина, звонко ставила кувшин на стол, поила мать, приподняв ее невесомую голову над подушкой, улыбалась, если мама открывала глаза, улыбалась…

Улыбалась.

«Как только я умру, — сказала мама с хлопотливой интонацией, — сразу же продезинфицируй квартиру».

Она говорила это часто и так же беспомощно и строго, как говорила, провожая Свету в отпуск: «Как только приедешь, сразу дай телеграмму!», или, отправляя на экзамен: «Как только сдашь, сразу позвони», или темным утром зимних будней, перед Светиным выходом из дому: «Как только подойдет трамвай, помаши мне рукой. Я буду знать, что ты дошла».

Окна их квартиры выходили на перекресток. Мама могла видеть Свету в негустой толпе, ожидающей трамвай. Она вставала к окну и смотрела до самого лета. Летом она уже не вставала. Но тогда Света почти не выходила из дому. Мама умерла в июле, ночью. С той ночи Света больше не видит снов. Она засыпает и пробуждается так же легко, как включает и выключает светильник, повешенный низко над креслом, звенящий по утрам хрустальными подвесками, если Света, проходя мимо, бездумно или раздумчиво проводит по ним указательным пальцем.

Утром Света в последний раз обыскивает прихожую. Кошелька нет. Чужая перчатка свисает с подзеркальника. Она похожа на отрубленную высохшую руку чернокожего невольника. Света, полюбовавшись камнем, вкладывает его в чехольчик для безымянного пальца и туго перевязывает перчатку ниткой у основания.

Хлопнув дверью парадной, Света спешит к остановке. Она улыбается. Утром у нее всегда хорошее настроение. Мороз сегодня небольшой. Света снимает тяжелую шапку и несет в руках. Безветрие. Света выдергивает две шпильки, на которых держится ее несложная прическа, и с наслаждением встряхивает волосами. Медленно, ритмично: влево, вправо, влево…

Улица и проспект пустынны. Только на углу, на противоположной стороне, поблескивая стеклами, урчит мотором красный «Москвич». Вот он задрожал, тронулся с места, приоткрыл дверцу, показал руку, плечо, букет желтых роз в сверкающей оболочке…

Света ускоряет шаг, спотыкается, почти падает, но, оттолкнувшись рукой от земли, как спринтер в низком старте, выпрямляется и бежит к трамваю.

Она успевает.

Женщина в норковой шубке стоит на задней площадке, держась за поручень голой рукой.

— Простите, — спрашивает Света, — это не вы потеряли вчера перчатку в трамвае? — Она протягивает женщине перчатку, перевязанную ниткой у основания.

Женщина взглянула:

— Нет, не я.

Она совсем не так молода, как думалось Свете. Блестящий мех делает ее моложе. Обручальное кольцо с голубым камнем звонко ударяется о сталь поручня, когда женщина, отвернувшись, спускается на нижнюю ступеньку. Она достает из рукава пару перчаток и натягивает их. Левой рукой она вцепляется в борт, а правую плотно прижимает к дверной створке, чтобы надавить ею, расширяя щель, как только трамвай остановится.

— Спасибо коммунистам, метро успели построить, — бурчит себе под нос женщина, изготавливаясь к прыжку.

Трамвай встал. Света прячет перчатку в карман и торопится занять место у окна. Она недоумевает. Ей весело: высказанная пассажиркой благодарность к коммунистическим властям насмешила ее.

Люди заполняют вагон.

«Вот те раз! — думает улыбающаяся Света, так и сяк крутя камушек в пальцах. — Не хочет признаваться. Возможно, принимает меня за наводчицу. Ишь, как побежала! Беги–беги, милая, не езди трамваями, раз такая богатая».

Света гладит алмаз:

«Бижутерия? Чехи умели делать. Спасибо чехам…»

Она проводит камнем по стеклу. Беззвучно, как по коже, режет алмаз. Свет фар скользит за окном, зажигая грани. Красный «Москвич» тормозит у светофора. Розы в ослепительной фольге жмутся к лобовому стеклу, липнут друг к другу. «Москвич» рвет на желтый, букет соскальзывает и падает, трамвай трогается, Света прячет алмаз, надевает шапку, поднимает воротник, достает учебник английского для восьмых классов и, пролистав до середины, задумывается.

«Present perfect 12, — думает Света по–английски. — Уже случилось. Случилось недавно. Случилось только что. Я имею это случившимся. Я имею… Я…»

Пробка на узком мосту. Трамвай, звеня, прокладывает путь сквозь полчища рывками ползущих машин. Трамвай прорывается на тот берег, но, добежав до поворота, утыкается в неподвижную дугу вставших в затылок друг другу своих двойников. Поредевшая толпа капля за каплей вытекает из дверей. Света покидает трамвай последней. Она почти не опаздывает. Сегодня она вышла из дому на несколько минут раньше обычного, боясь не застать на остановке женщину в норковой шубке, боясь опоздать, боясь…

Ничего не боясь больше, Света перебегает улицу, запруженную транспортом, и сразу находит нужный переулок.

Она не опоздала. Она успела и в учительскую за журналом. Подавая журнал, завуч спросила:

— Вы уже сдали деньги на Ингу?

— На Ингу? — Света расстроилась. — Это сегодня нужно сделать?

— Разумеется. На большой перемене Инга устраивает «отвальную». Сережа побежал за цветами. Вы ему потом отдайте.

— Сколько?

Завуч называет минимальную сумму. Света злится.

— Подумать только! — с воодушевлением восклицает завуч, мечтательно подперев щеку рукой. — Лос — Анджелес! Так далеко от насеще никто не забирался…

«Чего она радуется? — раздраженно недоумевает Света, поднимаясь по лестнице. — Чему она радуется! Кто ей будет детей учить? Лидия всегда болеет. Таисия — на сносях. Я… Я — скоро уволюсь. Уволюсь!»

«Я уволюсь», — быстро подумала Света, столкнувшись в коридоре со своей тезкой из седьмого «А».

Девочка отвела глаза и не поздоровалась.

«Вонючка! — сказала ей Света неслышно. — Маленькая вонючка».

Ей было нехорошо, но все прошло, как только отзвонил звонок.

Отвальная для Инги удалась как никогда. Инга пришла с шампанским и пирожными. При виде пирожного Свету затошнило, но она заставила себя съесть половинку. «Больше не захочется», — злобно подумалось ей. День не заладился. Только что восьмой класс сорвал ее урок. Завуч еще не успела узнать об этом.

Директриса преподнесла Инге огромный букет мокрых роз. Света сосчитала головки и прикинула, сколько лепестков придется оплатить лично ей.

«Сколько я вам должна за цветы?» — шепотом спросила она у учителя физкультуры, стоявшего рядом. «Пустяки, Светочка», — отмахнулся тот и пошел целовать Ингу.

Ингу целовали в очередь. Особенно усердствовала в поцелуях пожилая учительница труда. Она работала в гимназии недолго, и это были ее первые проводы. Старушка чуть не плакала от умиления. Казалось, еще минута, и она завоет, как на деревенской свадьбе: «Ох, да куда ж ты, кровинушка, уходишь, да за кем тебе век вековать!» Инга еле терпела. Ее оживленно блуждающий взгляд наткнулся на Светин, равнодушный, и опустился устало.