Трифон Иосифов - Браконьеры

А пока я пытаюсь обогнать сгущающиеся сумерки, я вспоминаю, что спектакль в театре на главной площади этого задымленного города начнется через час или два. Разодетые люди заполнят до отказа ярко освещенные фойе, потолкаются в буфетах, а потом тихо, воспитанно опустят свои задницы в удобные, мягкие кресла. В зале запахнет духами, туалетной водой и ацетоном, а еще свеженаписанной декорацией и нафталином. Наконец прозвенит последний звонок, разноцветные лучи прожекторов зальют сцену, и там — пред очарованными очами притихших зрителей — появится Надя…

Интересно, что было бы, если бы я не прервал полета, а такой, как есть, замерзший, обросший щетиной, со старым рюкзаком на спине и волкодавом Гаем у ног, вдруг возник бы перед ней, чтобы схватить ее и, по старому дедовскому обычаю, унести в тридевятое царство, тридесятое государство…

Гай уловил пугающую опасность в неподвижном воздухе, ощерился на безмолвное пространство, заворчал и рванулся вперед. Что делать — пришлось отвлечься от эффектной сцены похищения Нади из театра и погрозить псу кулаком — осторожно! А то увязнем в снегу! Мне не так уж часто случалось попадать в снежные бури у Поющих Скал, и, хотя ветер может в два счета сдуть нас в пропасть, я дорого бы дал, чтобы еще хоть раз, услышать песню Старцев.

Мне не пришлось долго ждать. В долине медленно нарастал и усиливался гул. Он поднимался вверх, повис над вершинами — и тут тысячеголосый хор Чистило запел… Звуки возникали и отрывались от Поющих Скал, стелились по онемевшему небу, от них шла разрывающая сердце нечеловеческая тоска. Я заслушался этой дикой мелодии — и пропустил начало метели. Спустя мгновение я уже не мог понять, что где, вокруг буйствовал снежный хаос, который сек лицо, слепил глаза и не давал дышать, уже не видно было ни Предела, ни обтесанного веками скалистого рельефа Старцев, не было неба, не было и земли, а была смесь снега и тьмы, в которой ослепленный Гай тыкался в мои раскоряченные ноги и затихал, зарывшись мордой в сугроб. Мне было жаль его, но сейчас не до его фокусов, и я резко подтолкнул его. Он, милый, понял меня, понял, что надо делать, ведь он очень умный и преданный пес. В общем, он выгнул спину, подставил голову напирающей стихии и рванулся левее дорожки, по которой я собирался двинуться. Чуть-чуть левее, но все же достаточно для того, чтобы не сорваться обоим со стометровой высоты в пропасть Поющих Скал. А они все поют и поют (ведь именно за это их и назвали так), подставляют свои острые ребра снежному вихрю, режут его на охающие, стонущие, воющие нити, жадно глотают их и загоняют в лабиринт скалистых проломов, чтобы тут же выдуть обратно в бушующий хаос… как из труб гигантского органа.

Мы все-таки наконец перевалили через Предел, буря осталась позади, и мы с Гаем весело бежали к базе. Лай Розы подтолкнул нас вперед и указал путь в темноте. Гай не выдержал первый и, забыв про всякую усталость, как стрела рванулся, опередив меня. Роза встретила его нахохлившись, точь-в-точь как сердитая жена, а он — мужчина же! — обошел вокруг нее с поджатым хвостом, покорно поскуливая и осторожно, ласково нюхая «даму».

Метель осталась в прошлом. Будто его никогда и не было — этого свирепого напора ветра у Поющих Скал. Тут, в долине, тихо, чувствуешь себя защищенным, в воздухе пахнет сосновыми щепками, свежей землей и сеном. Сквозь заснеженные ветки деревьев проникает свет — это окна в столовой и электрическая лампочка у входа на базу. Стоило мне войти во двор, как из-за склада появился олень Благой. Он элегантно и небрежно переступает на стройных ногах, подняв голову к небу, чутко нюхает вечерний воздух. И вообще похож на скучающего бездельника. Я протягиваю руку, он сначала чуть подается назад, потом тихо и осторожно касается меня огромными рогами, как будто приглашает: «Ну-ка, пойдем, побегаем! Посмотри, какая вокруг изумительная нежная ночь!»

По лестнице сбегает вниз Марина. По всему видно — она ждала меня. Шлепает галошами по дорожке, расчищенной от снега, останавливается в метре от меня, отбрасывает волосы назад и тихо улыбается:

— Вы сегодня совсем забыли про нас! Где пропадали?

— А Васил где? — Я умышленно не ответил на ее вопрос.

— Спит. — Она зябко поежилась в легкой безрукавке. Лицо ее оставалось в тени, но я видел — улыбка увяла.

— Как это? Как это — спит? — Я вдруг почувствовал, как во мне поднимается раздражение. — Он что — снова пьян?

— Да он еще с вечера не протрезвился… — Она протянула руку и рассеянно погладила Благого по влажной морде. — Встал во время обеда, потом снова надрался.

— А Дяко?

— Его еще утром вызвали в Дубравец — что-то с бабушкой Эленой стряслось.

Мое хорошее настроение мгновенно испарилось.

— Уборщица сегодня не приходила. Зато Митьо мотался тут недавно, — продолжала она свой «доклад».

— А ему что здесь надо? Он ведь сегодня отдыхает.

— Ты так говоришь, будто я его звала. Откуда мне знать, что ему надо…

Мне очень хотелось крикнуть ей, чтобы не изображала из себя дуру! Она очень хорошо знает, зачем здесь болтается этот породистый боров. Но я стиснул зубы и не промолвил больше ни слова. Потом попросил покормить собак, отошел в сторону и закурил. Не понимаю, откуда у меня появилась эта горечь во рту и почему сжимает горло. Может, оттого, что я просто падаю от усталости? Да нет, не от этого. Я заметил, что в моей жизни давно появились моменты, когда я и насвистываю, и даже песни пою, а настроение у меня все равно безнадежно портится.

К моим ногам прибился маленький мохнатый комочек. Я взял щеночка на руки, он смотрит на меня размытыми голубыми глазками ребенка, зверски рычит и делает отчаянные попытки вцепиться своими молочными зубками в мой палец. Месяц назад Роза родила три таких комочка. Один умер, потому что Роза рожала впервые — так объяснил Дяко. Каракачане из Большой поймы заладили как с ножом к горлу — отдай да отдай нам двоих оставшихся! Я им, конечно, отдам, но придется этот вопрос согласовывать со счетоводом управления. Он ведь что говорит? По штату нам положена одна собака, и заприходована — одна, и ревизоры записали — одна. Это Гай. А Роза живет у нас как бы нелегально. Вот этот счетовод и рассуждает: «Живет у вас на базе незаприходованная собака? Живет! Пользуется государственными продуктами (он имеет в виду объедки из нашей кухни)? Пользуется. А как это получается, если эта собака отсутствует в описи? Придет, скажем, ревизия „сверху“ и спросит — это чья собака и почему она получает государственный харч? Что я им отвечу, а?» И поскольку он и не подумает взять на себя ответственность за Розу, а я никогда и ни за что не смогу застрелить ее, придется просить управление издать приказ о дополнительной — второй — собаке…